Чувствовалось, что по истории города инженер большой специалист. Бегло пробежавшись по датам, помянув воевод Ивана Грозного, построивших деревянную крепость на правом берегу Двины, он перешел к современной истории, называя улицы, по которым резво бежал автомобиль.
– …проспект Дзержинского, Феликса Эдмундовича; Краснофлотский мост, улица товарища Урицкого, безвинно убиенного врагами революции…
Преобладали в городе каменные дома в один-два этажа, несмотря на ранний час, уже было довольно людно. Выехали на набережную. За парапетом Северная Двина медленно несла серые мутные воды к Белому морю. Через окраину, застроенную, в основном, длинными бараками, выехали в пригород. Здесь попадались и настоящие поморские избы-пятистенки, огороженные высокими заборами с крепкими воротами.
Высоченные корабельные сосны, прямые, как мачты парусника, обступили дорогу за городом. Лес стоял прозрачный – подлесок еще не зазеленел, коричневые стволы, желтые к вершине, казалось упирались в самое небо. Справа, сквозь лес, уходила к морю Двина, слева деревья уходили в чащу, постепенно сливаясь в сплошную стену.
– А, сосны какие! – воскликнул Сапрыкин, – всю Европу лесом обеспечивали, пока у них там война не началась. Где еще найдешь такие?
– В тайге на лесоповале сколько угодно, – буркнул Шамшулов, зажатый справа лейтенантом, а слева Кривокрасовым.
– Может быть, – согласился инженер, – только у нас они прямо у моря, считай, а из тайги еще вывезти надо. Товарищ капитан, вас куда подвезти-то.
– Там, причал есть временный, где уголь разгружают.
– А-а, это в западном конце завода, – кивнул Сапрыкин. – Видели, какого гиганта на стапеле заложили? Еще в тридцать девятом. Линкор «Советская Белоруссия», шестьдесят пять тысяч тонн! Ни у кого такого нет, а у СССР будет! Флагман флота. Мимо будем проезжать – покажу. Попомните мои слова: завод номер четыреста два всю страну кораблями обеспечит. И Северный флот, и Тихоокеанский и Черноморский, и Балтийский!
Лес кончился, а с ним и подсохшая твердая дорога. Впереди она петляла по пустошам, вырубкам. Заговорившись, Сапрыкин не успел затормозить, и ГАЗ влетел в колею, забитую жидкой грязью.
– Ты полегче, историк, не дрова везешь, – проворчал Шамшулов.
Навстречу стали попадаться полуторки и трехтонные грузовики, почти все порожняком. Буксуя, они уступали дорогу легковушке, плывущей в грязи по самые ступицы колес.
– На карьер, – пояснил Сапрыкин, – за щебнем, за песком. Днем здесь машины сплошняком идут, повезло, что рано едем.
Молотовск представлял из себя целый барачный город. Похожие друг на друга двухэтажные дома, не мощенные улицы. Деревьев было мало.
– А откуда деревьям взяться, – словно прочитав мысли приезжих, сказал Сапрыкин, – тут почти везде болота были. Осушили, засыпали. Пока вот так живем.
Он сбавил скорость, въезжая на территорию завода. Слева стояли строящиеся заводские цеха, справа тянулся огромный стапель. Несмотря на раннее утро, на нем уже кипела работа. Минут пятнадцать ехали мимо строящегося гиганта, наконец впереди показался деревянный причал, на вбитых в дно толстенных сваях. Пришвартованный пароход издали показался совсем небольшим, но когда подъехали поближе, оказался и вовсе крохотным. Сапрыкин подрулил к трапу, помог выгрузить вещи.
– «Самсон», – прочитал название корабля Шамшулов, оглядывая низкие борта в пятнах ржавчины, – что за корыто облезлое!
– А не нравится – не плыви, – отозвался стоящий возле трапа старик в поношенной морской фуражке, расстегнутом кителе и свитере под ним, – невелика потеря и груза меньше – быстрее пойдем.
– Ладно, Евсеич, сбавь обороты, – сказал Назаров, – прошу на борт, товарищи.
Он попрощался с инженером, подхватил чемоданчик Белозерской и, подав ей руку, помог подняться по шаткому трапу. Кривокрасов, кивнув Сапрыкину, пошел следом. Позади всех, чертыхаясь, двигался старший инспектор.
– Девице – отдельная каюта, а вам, милые, в одной спать придется, – сказал старик, встречая их на палубе.
– Это как понимать…, – начал было Шамшулов.
– А как хочешь, так и понимай, мил человек, – отрезал Евсеич, – на борту я царь и бог, где скажу, там и будешь ночевать.
– Наш капитан, потомственный помор, Никита Евсеевич Кулаков, – представил его Назаров, – давайте размещаться.
– Вот-вот, размещайтесь, – одобрил капитан, – сейчас отваливать станем – с приливом пойдем, по высокой воде.
Кривокрасов прошел за Назаровым. Каюта была крохотная, на две койки и еще одна подвешивалась к потолку, наподобие гамака. На одной койке уже лежали вещи Назарова, Шамшулов бросил кофр на другую, уселся и с вызовом посмотрел на Николая. Тот пожал плечами – ссориться с инспектором не хотелось, а в гамаке он не спал с детства. «Вот и вспомню, как это делается», – подумал он. Пол под ногами задрожал.
– Отваливаем, – сказал Назаров, – не хотите в последний раз на Большую Землю взглянуть?
– Пожалуй, надо, – согласился Кривокрасов.
– Было бы чего глядеть, – пробурчал Шамшулов, расстегивая застежки кофра.
Матрос втащил трап на борт, соскочил на причал, сбросил петлю каната с кнехта возле носа судна, пробежал к корме, проделал то же самое и вспрыгнул на борт. Подрабатывая машиной, «Самсон» отходил от причала. Ширилась полоса воды, отделяя корабль от берега, кричали чайки над головой. Винт, поднимая со дна муть и отгоняя за корму щепки, обрывки газет и всякий мусор, толкал пароход к выходу из бухты. Кривокрасов закурил, поднес спичку Назарову.
– Долго плыть? – спросил он.
– Пять-шесть суток, если шторма не будет.
Евсеич проводил Ладу в каюту. Койка возле переборки, иллюминатор, привинченный к полу столик, шкаф. Капитан развел руками.
– Извиняй, красавица, если что не так. Корабль не пассажирский.
– Нет-нет, что вы, очень даже уютно, – успокоила его Лада.
– А ты что ж, ученый, или как? На Новую Землю-то зачем едешь? – полюбопытствовал старик.
– В лагерь, Никита Евсеевич.
– Вон чего, – старик почесал голову, – ну, ты не горюй шибко. Я слыхал, что Сашка, лейтенант, стало быть, со своими зеками в ладу живет. Даже, вроде как, коммуной. Ага. Он парень-то простой, не заносится. А прежнего-то начальника медведь задрал.
– Ой, – воскликнула Лада, – что ж там, медведи есть? И прямо по лагерю ходят?
– Ну, по лагерю, не по лагерю, а начальника съел. Во как. Ну, ладно, ты тут разбирайся, да подходи на мостик. Чайком угощу. Как звать-то тебя?
– Ладой зовут. Обязательно приду, спасибо.
– Хорошее имя, – одобрил Евсеич, – а то теперь в моде какие-то Даздрапермы, да Октябрины.
Лада разобрала вещи, присела на койку. Вот и все, кончилась прежняя жизнь. Москва, больница, бабушка… теперь это все так далеко. Будто в другой жизни. Странно, но она уже не чувствовала того страха, который буквально изводил ее в первое время после ареста. Словно что-то подсказывало: эти перемены к лучшему. Лада горько улыбнулась – что может быть хорошего в исправительно-трудовом лагере, даже если там относительно либеральные порядки? Впрочем, посмотрим, ждать осталось недолго. Тряхнув головой, она отбросила тяжелые мысли и вышла из каюты.