Выслушав Ашкенази, Соломон Исаевич долго молчал, поигрывая серебряным ножичком для разрезания бумаги. Ашкенази щурился, когда острый зайчик, соскользнув с лезвия, попадал в глаза. Заговорить первым он не решался. Вдруг вспомнилась старая хохма о хорошем адвокате.
«Хороший адвокат — это обязательно старый еврей. Выслушав клиента, он обязательно молчит три дня, потому что думает, что сказать. А потом обязательно молчит еще день, потому что думает, говорить это или нет. Так вот, когда он, наконец, говорит, то это не обязательно то, о чем он так долго думал». Соломон Исаевич не был адвокатом, он был Администратором. Но, как в свое время узнал Ашкенази, он был одним из хранителей казны общины. Его слово было законом в любом деле, касавшемся пополнения или урона казны.
— Вот там, — Соломон Исаевич указал ножом на противоположную стену, — там у меня висит Шагал. — Ашкенази послушно повернулся и посмотрел на едва видимую в полумраке картину. — А сзади — Репин. Подлинники, естественно. И мне не надо долго объяснять, что лучше, я это вижу сам. Но! — Он слегка пристукнул ножом по столу. — Марик Шагал — наш мальчик. Пусть у него не все получается, как нам того хочется, но он — наш. Это не делает его живопись лучше, но — делает ее другой. Ты понял, о чем я?
Ашкенази только засопел, его давно отучили демонстрировать свою догадливость в разговоре с серьезными людьми.
— Я о тебе, — вздохнув, продолжил Соломон Исаевич. — У тебя получается не так, как нам бы того хотелось. Но! Ты работаешь с людьми, у которых нет ничего святого, это надо учитывать. Именно поэтому я не виню тебя. Эти босяки и гопники привыкли все делать под нажимом. Сами такие и других ломают под себя. Но в наших делах нажим исключен, ты согласен?
Ашкенази опять засопел.
— Нажим исключен. — Соломон Исаевич отодвинулся в тень, теперь Ашкенази была видна лишь сухая кисть, поигрывающая ножом. — Я могу связать цепь, о которой просит Кротов, не выходя из этого кабинета. Думаю, ты бы и сам смог найти нужных людей. Но! Ты пришел ко мне. Почему?
— Я подумал… Так будет лучше для всех нас.
— И для тебя в первую очередь. Работать с Гогой дальше нельзя. Этот зарвавшийся уголовник погубит всех, это я тебе говорю! Кротов — совершенно другое дело. Он достаточно серьезный партнер. Если он решил вернуться, мы ему в этом поможем. Если он решил погубить Гогу, мы ему в этом обязаны помочь. За известный процент, естественно. Но! Чтобы было хорошо всем — ты понял меня? Ты будешь рядом с Кротовым и станешь служить ему верой и правдой. Ты должен узнать, кто, зачем и с какой перспективой реанимирует Кротова. Старых партнеров Кротова я знал, но прямых выходов не имел. Старые это дела или новые партнеры, не суть важно. Мы должны использовать шанс и получить выход на этих людей. Постараемся найти общие интересы. Если это получится, тебе придется устранить лишнее звено. Я имею в виду Кротова. Посредник — враг в любом деле, ты еще не забыл это правило?
— Я помню его, Соломон Исаевич. Я помню все, чему вы меня учили.
Соломон Исаевич надолго замолчал. Мертвую тишину в кабинете нарушал лишь мерный стук ножа по полированной столешнице. Загипнотизированный мерным, как удары метронома, звуком и яркими вспышками зайчика на лезвий ножа, Ашкенази вздрогнул, вновь услышав низкий голос Администратора.
— Ты умный мальчик, Саша. Ты сразу же сообразил, что такие деньги — это уже политика! Так слушай, что тебе скажет старый Соломон, а он пережил многое и многих… Если я еще хоть что-нибудь понимаю в этой стране, Кротова они легализуют без особых проблем. Сейчас миллионерами назначают, как раньше назначали директорами заводов. Назначат и его. Но! — Нож резко ударил по столешнице. — Я хочу задать вопрос: а под какую программу будет делать деньги Крот? Выбор, увы, невелик. Либо военно-финансовая олигархия, как в Латинской Америке, либо возрождение партийного государства. Первый вариант меня не устраивает. Для него придется взбить волну патриотизма. А когда русские вспоминают о патриотизме, я начинаю плохо спать по ночам. Нация напрочь утратила традиции, тут уж ничего не поделать. Восстановлением церквей, памятниками расстрелянным царям и хороводами на Красной площади дело не поправишь. В итоге они получат обычный «квасной патриотизм», а от него до «бей жидов, спасай Россию» — лишь один шаг. Пролетарский интернационализм, хоть я и не отношу себя к пролетариям, меня устроил бы больше. Вот я и хочу спросить: помогая Кротову, не рубим ли мы сук, на котором сидим, как считаешь?
— Соломон Исаевич! — Ашкенази прижал ладонь к пухлой груди. — Вчера я встречался с теми, к кому меня послал Крот. От них за версту пахнет Старой площадью. Клянусь мамой, это серьезные люди!
— Ну, после Гоги тебе любой покажется серьезным! — хохотнул Администратор. — Сколько требует Крот за векселя? — неожиданно резко спросил он.
— Тридцать пять. И, как всегда, десять процентов с оборота после реализации векселей.
— М-да. Сумма не особо велика. Но достаточная, чтобы испортить себе жизнь. Или нет?
Ашкенази почувствовал устремленный на него из полумрака холодный взгляд. Предупреждение было произнесено. Администратор принял решение.
Печоре
В компьютерной сети МИ КБ мною обнаружен проект договора о соучреждении банка в безналоговой зоне (Кипр). Планируется открытие кредитной линии для данного банка. Часть финансовых операций МИКБ срочно переориентируется под вновь открываемый банк. В состав учредителей вошел «Лотус-банк», ранее являвшийся основным зарубежным контрагентом МИКБ.
Бруно
* * *
Норду
Зафиксировано создание дополнительного финансового центра. Предполагаю, что таким образом ведется подготовка к возможному обострению внутриполитической ситуации в стране. Времени и оперативных возможностей для получения доступа в систему связи данного центра нет.
Печора
* * *
Печоре
Форсировать подготовку финальной части операции.
Норд
* * *
Охранник пошарил взглядом по куртке Максимова, места под ней вполне хватило бы, чтобы спрятать автомат. Максимов непринужденно распахнул куртку, сунул пальцы под ремень.
— Душновато тут у вас. — В холле банка витал удушливый запах синтетического ковра. Одну стену занимал огромный экран, звук отключили, и пантерообразные мулатки на нем извивались в немом оргазме. Сидевшие в мягких креслах три толстяка время от времени бросали взгляд на этот безумный телевизор для глухих, страдающих близорукостью, и опять принимались копаться в стопке бумаг на столе. Судя по раскрасневшимся лицам, спор уже достиг предела. От бурной жестикуляции чашки с недопитым кофе каждую секунду могли слететь на пол. Но толстяки умудрялись скандалить так же беззвучно, как пели мулатки на экране. За тихо сходящими с ума клиентами с тоской в глазах следила буфетчица в белой наколке, едва державшейся на гладко зализанных волосах.