Седой съежился.
«Псих! Давно крыша поехала. Еще бы, каждый день руки по локоть в крови! А нашим плевать, может, им и надо такого. Какой нормальный в лес под пулю пойдет? Господи, ну и попал!»
Что-то кольнуло под сердцем, и он ясно, до смертной тоски, ощутил свою обреченность…
* * *
Антон замер, прислушиваясь к темноте. Слева и справа опять возник этот звук – едва слышно чавкала земля под ногами. Он кружил по лесу уже больше часа, но как не отрывался, через некоторое время звуки опять возникали с двух сторон. Кто-то уверено и настойчиво, разойдясь "вилкой", выжимал его из леса. Иногда казалось, что преследователи отлично видят в темноте. Или нюхом чуют след.
Он упал на колени, зачерпнул воды из тускло отсвечивающей лужи, протер горящее лицо. Вода пахла размокшими листьями и замершей землей.
«Сейчас отдохну. Только пару секунд. Качественно гонят, суки. Ведут по прибору, сразу ясно. Из лесу выходить не буду, подстрелят, как зайца. Лучше уж здесь…».
Он закрыл глаза. Так были лучше слышны приближающиеся шаги. Совсем близко.
Уже сколько ночей, едва погрузившись в забытье, он слышал эти неумолимо приближающиеся шаги. Кто-то безликий и многоногий, похрустывая сырыми ветками, жадно чавкая липкими палыми листьями, крался сквозь темноту, подбираясь на бросок, а он лежал, беспомощно скребя сырую землю бессильными руками. Перебитые ноги отказывались слушаться и лишь стреляли на каждое усилие огненными всплохами боли. Автомат был рядом, пальцы уже касались его вороненого холода, но не было сил подтянуть, навалиться грудью, вдавив в себя ствол, ощутить последнюю острую боль, а дальше – тьма…
Он знал, такие сны – это предел. Из-за этой грани еще никто не возвращался. Стоило лишь раз замереть на ее краю, ощутив неумолимый зов пустоты, и ты сам подгадывал свою смерть, каждым шагом, каждой мыслью ты вел себя к краю. Оставалось только выбрать место. Последний сознательный акт, последняя возможность самому доделать судьбу, не дать нелепой случайности размазать тебя у самого порога, перешагнуть через него, как жил, с в о б о д н ы м.
Пытка бессонницей не могла быть бесконечной. Рано или поздно он бы сломался, став опасным для своих и легкой добычей для э т и х.
Он сам все подгадал. Что стоило выйти за две остановки до КПП и пешком пройти ветке железной дороги? Дождался бы первого товарняка, рывком по насыпи, набрать скорость, вцепиться в стальную дужку и, подгадав момент, забросить тело на тормозную площадку вагона. И прощай, Москва!
«Для того и нарвался, – ответил он сам себе. – Для того, чтобы наяву услышать эти чавкающие шаги. Для того, чтобы уйти, пока еще не поздно! Юрка спалился… А я сломался. Таким мне лучше не жить».
Через поляну он перебежал уже не таясь, сознательно старясь побольше нашуметь. Э т и должны были осмелеть для броска, тогда уже будет поздно отступать.
О н и моментально изменили направление. Редкий хруст веток и мерное чавканье земли шли точно к поляне.
«Вот и все! – облегченно подумал Антон. Достал оба пистолета, вытянул руки вдоль тела и прижался спиной к мокрому, пахучему от дождя сосновому стволу. Заставил себя расслабиться, закрыл глаза и стал ждать. Откуда-то сверху на плечи падали тяжелые крупные капли. Ладони покалывало от приятной тяжести нагретого телом металла. – Вот и все… Осталось совсем чуть-чуть».
Преторианцы
Василий положил руку на плечо Седому и тихо шепнул:
– Приехали! Слыхал, стреканул, как заяц, спекся!
Петровский, борясь с отвращением, сквозь табачный перегар у Василия явственно проступил спиртовой, бойцы дружно приняли по сто грамм перед выходом, шепнул в ответ:
– Тридцать метров ровно.
Он ткнул в темный дисплей прибора, на котором в сплетении изумрудных нитей ярко горела фосфорная точка.
– А толку? Темно, как у негра в жопе.
– Очки ночного видения, – подсказал Петровский.
– Он, гад, за дерево встал, хоть рентгеном свети, не достанешь.
– За какое?
– А хрен его знает. – Василий присел на корточки, втянул воздух толстым перебитым носом. – Здесь он, чую.
– Цель не движется, – шепнул Седой.
– Не суйся, башка седая. – Он дернул Седого за рукав, заставив сесть рядом. Глаза азартно заблестели. – Сейчас мы его, родненького, делать будем. Есть желание, доставай пукалку, пошмаляешь с нами.
– Может, голос подать? Прикажем сдаться…
– А вот хрен ты угадал! Подашь голос, рапорт писать не кому будет, понял? Вишь, притаился, чмо болотное. Ждет. Я же говорил, его выстрел – первый. Как у Пушкина, бля!
– Черт с ним, давай шквальным огнем! – Азарт верзилы невольно передался Седому, только сейчас он понял какой кайф испытывал Дмитрий в командировках.
– Усохни! Хрен ты угадал. Две его гранаты – и наши кишки по соснам. Приготовься!
Он поднял автомат. Свободной рукой выписал над головой восьмерку, махнул рукой вправо и влево, погрозив кому-то сжатым кулаком размером с пивную кружку.
Седой пошевелил озябшими пальцами ног, в ботинках давно хлюпало, сбившиеся носки до боли натерли пятки. Хотя он почти ничего не видел в темноте, достал пистолет и снял с предохранителя.
– От это я понимаю! – В глазах верзилы вспыхнул сумасшедший огонек. – Хрен ты угадал. А ты – рапорт!
* * *
Вся поляна была у него под обстрелом. Он засек движение прямо по центру, там, где чернел куст. Потом хрустнула ветка справа. Слева подошли еще двое.
«Надо начинать. Пока не подобрались остальные. Будет больше суматохи. – Антон погладил палец о спусковой крючок пистолета – Та-ак. Две в центр, две – влево, выстрелит справа – две на вспышку. – Он еще раз наметил ориентиры и вытянул руки перед собой. Они абсолютно не дрожали, чему он сам удивился. – Раз-два, понеслась!»
* * *
Преторианцы
Первый выстрел всегда громче других. Седой от неожиданности подпрыгнул и толкнул под локоть успевшего вскинуть автомат Василия.
Василий дернул стволом, очередь ушла косо вверх, сквозь грохот автомата Седой не услышал второго выстрела.
Пуля прошила его насквозь, он завалился на Василия, потянул его к земле. Тот дернулся, стряхивая с себя цепляющиеся за одежду пальцы. Тупой удар в левое плечо опрокинул Василия на землю, спину свело тупой болью, он вцепился зубами в бушлат лежащего под ним Седого, заглушая рвущийся изнутри крик…
* * *
По характерному «швак», с которым пуля входит в тело, Антон понял – попал. И насмерть. Ни вскрика, ни стона. Только грузный удар о землю.
Быстро выстрелил вправо, по пуле из каждого ствола. Успел развернуться и послать пулю влево, откуда полетели яркие светлячки трассера. Очередь ударила в ствол, разлетевшись ослепительными цветными брызгами, точно указав цель, и сразу же в нескольких местах по черной кайме поляны зарябили ярко-красные всплохи.