– Не буду, не буду… Огненнобородого, на которого вы напали, зовут Боватингмо. Это евнух бывшего повелителя Кводнона, его приближенное лицо. Пергамент – память о его хозяине, к которому он был очень привязан. Сейчас Боватингмо малость не у дел и живет в Тартаре на покое. Пьет для здоровья цианид, принимает серные ванны и часто посещает котел с медиками, чтобы послушать их советов. Мирный старый страж, давно повесивший сабельку на гвоздь.
Меф держал трубку с тем расчетом, чтобы голос Ромасюсика был слышен не только ему, но и Дафне с Эссиорхом. Меф заметил, что при упоминании имени Боватингмо Эссиорх нахмурился и подал ему знак расспрашивать дальше.
– И что, этот Боватингмо прибежал к вам ябедничать? – уточнил Меф.
– А ты на что надеялся? Нельзя обижать слабых. Слабые хоть сами сдачи и не дают, но вопить умеют громко. Боватингмо предлагает, чтобы все обошлось без шума и скандала. Это ключевой, так сказать, поинт соглашения! Он даже согласен, чтобы вы оставили у себя эйдосы. Ему не жалко. Он пожилой, потребности у него маленькие, – сказал Ромасюсик.
– Ого! – удивленно воскликнул Меф.
Он впервые встречал стража, который с такой небрежностью разбрасывается эйдосами.
– Вот именно: ого. Вам повезло, что Боватингмо – просто ходячий пису пис. Прашечка натурально умиляется. Она сама за такие дела любому давно глазки бы выпила, – заявил Ромасюсик.
– А если я не отдам пергамент? – спросил Меф.
– Тогда нам придется искать альтернативные варианты, – произнес Ромасюсик тоном вселенского злодея, укравшего из булочной два пакета сушек.
– Какие, например?
– Ну, например, Боватингмо пожалуется не нам, а Лигулу, и Лигул пришлет толпу сердитых анклов с изделиями из феррума.
– Выходит, пока что Лигул не знает? – удивился Меф.
– Пока нет. Мы обещали Боватингмо уладить все сами. Не знаю почему, Буслаев, но Праша относится к тебе очень трепетно. Мне кажется, вздумай ты чуток распустить ручки, она не поступила бы с тобой, как с тем инглишменом. – Ромасюсик хихикнул. – Так что, вернете пергамент?
– Я подумаю, – пообещал Меф.
Рядом с Ромасюсиком он угадывал Прасковью. Видимо, воспитанница Лигула нетерпеливо пнула его, потому что шоколадный юноша тихо ойкнул и затарахтел как пулемет, которому скормили новую ленту.
– У нас к тебе еще одно дельце! Лигул недавно был в Москве и говорил с Прашей. Ну как с новой наследницей. Надеюсь, без обид?
– Без, – заверил его Меф, однако Ромасюсик ему, пожалуй, не поверил, потому что голос его странно вильнул.
– В общем, Лигул кое-что сказал Прасковье и про тебя.
– Про меня?
– Ага. Он сказал, что не удивится, если Буслаевым заинтересуется Спуриус. Заинтересуется именно теперь, когда ты в некотором роде осиротил нашу древнюю организацию.
«Давно ли с балкона падал и в Лете тонул, а теперь вот «наша древняя организация»! – удивился такому быстрому превращению Меф.
Имя Спуриус тревогой защекотало ему память. Где же он его слышал? Явно не от Арея, но от кого?
– Кто такой Спуриус? – спросил Буслаев.
– О, зашкаливающе импортальная персона! У Кводнона было два фаворита – Лигул и Спуриус, – выплевывал округлые слова Ромасюсик. – Лигул (ой, что я несу! Надеюсь, тут все свои!) – горбун, сухарь, канцелярская крыса. Родную маму за копейку продаст, да только деньги вперед с десятерых возьмет, а товар придержит. Спуриус же был полная ему противоположность. Молодой, веселый, удачливый красавец. Щедр с друзьями, с врагами – кремень, за словом в карман не лезет. Дуэлянт, бретер! С клинком на ты! В общем, не сильно совру, если скажу, что Спуриус нравился даже суровым бойцам, вроде Арея, для которых мрак – это такая горьковатая романтика.
– Не тебе рассуждать об Арее! – одернул Ромасюсика Меф.
– Конечно-конечно! – торопливо согласился Ромасюсик. – В общем, когда Кводнон погиб, многие посчитали, что именно Спуриус должен возглавить мрак. Разумеется, имелся в виду временный пост, пока силы Кводнона не вселятся в подходящего младенца. Лигула тогда никто даже всерьез и не рассматривал как претендента.
– Лигул его, конечно, терпеть не мог, – предположил Меф.
– Почему? – спохватился Ромасюсик, который после неосторожных слов про канцелярскую крысу занервничал, что его заподозрят в недостатке лояльности. – Лигул всегда подчеркивал, что он выше личных амбиций. У них со Спуриусом были уравновешенные деловые отношения, основанные на взаимном уваже…
– Я так и понял! – поморщился Меф. – И куда делся твой Спуриус? Почему я о нем ничего не слышал, когда работал у Арея?
– Ничего странного! – охотно пояснил Ромасюсик. – Спуриусу фатально не повезло. За несколько дней до того, как его должны были провозгласить преемником Кводнона, Спуриус зачем-то высунулся в человеческий мир и – вот не повезло бедолаге! – немедленно напоролся на боевую двойку златокрылых.
– И его уничтожили, – нетерпеливо подвел черту Меф.
По хихиканью Ромасюсика он определил, что ошибся.
– Вообрази, нет. Златокрылые лишь срезали у него дарх. Брутально, не так ли?
– А почему его пощадили? – удивился Меф.
– Видишь ли, ходят слухи, что Спуриус отдал им свой дарх добровольно. А ведь считался отличным бойцом!
– Добровольно? – недоверчиво переспросил Меф. – Зачем он это сделал?
И, хотя Меф не видел своего собеседника, он ясно ощутил, как тот подмигнул ему мармеладным глазом.
– Понял, что шансов нет. Златокрылых, эс ай сэй, было двое. Оба с флейтами наготове, оба стоят шагах в восьми. Меч бесполезен. Возможность телепортации они блокировали – тоже народ тертый. Спуриус ощутил, что одно неверное движение – и его натурально размажут. Тогда он быстренько заключил с ними сделку и предложил им дарх в обмен на жизнь. Златокрылые разбили дарх у него на глазах и, забрав эйдосы, улетели. Спуриуса они не тронули. Ну, может, только разик пнули его на прощанье, ай донт ноу. Меня тогда на свете не было – врать не буду.
– Какое унижение для мрака! Страж может лишиться дарха лишь в том случае, если он мертв или смертельно ранен. Спуриус должен был умереть в бою, а он поступил как расчетливый трус! – пылко воскликнул Меф.