– Ой, а мне на пересадку! Ну пока!
– Как жалко! Пока!
Мошкин посадил Ларису в поезд, убедился, что он исчез в тоннеле, а затем дождался следующего состава и поехал в ту же сторону.
* * *
Мефу снился сон, длинный и безрадостный, как дохлая такса.
Ровная блеклая степь. Он, Меф, бредет неведомо куда. Выжженными чешуйками осыпавшихся следов пылит под ногами дорога. Если бы не солнце, отдувающееся жаром, Меф решил бы, что он в Преддверии Тартара.
Внезапно впереди показывается темная, двигающаяся по дороге точка. Человек! Меф дог оняет, задыхаясь, дергает за плечо. Человек оборачивается. Борода до глаз. В оплывших скулах тонут острые глаза. Меф видит женское пальто. Из кармана целится горлышко.
– Витька-юродивый! И ты здесь?
– Не я. Ты. Я так – мимо проходил, – отвечает сиплый до стертости голос.
– Где я? Что это за степь?
– Место для тех, кто ушел от тьмы, но не пришел к свету.
– Но здесь же ничего нет!
– Вот именно: ничего! Разве ты не этого хотел, нейтрал? – соглашается Витька-юродивый, отталкивает Мефа и исчезает.
Меф садится на землю и сидит, ощущая кожей равнодушный жар солнца. Идти некуда. Долго, очень долго сидит он так, а потом слышит стук копыт. Поднимает голову и видит, как над полем в дрожащем мареве медленно едет усталое воинство света. Возвращается после тяжелой, но победной битвы. Многие седла пусты. На плащах кровь.
Меф вскакивает.
– Возьмите меня! Не оставляйте здесь! – кричит он.
– Поздно. Ты не бился вместе с нами! – доносится до Мефа в сухом, дробном раскате грома.
Воинство света удаляется, и вновь Меф остается один.
Меф открыл глаза. Было душно. За стеклом серванта томилось запертое солнце.
«Ага, сейчас день. Я в общежитии. Даф отправилась купить чего-нибудь съестного, а я отрубился. Неудивительно после такой ночки», – понял Меф.
Как всякий некстати заснувший человек, он испытывал растерянность и легкое чувство вины. Сон еще не растаял и воспринимался как данность. Лишь несколько минут спустя он стал блекнуть, выцветать и сделался как крыло мертвой бабочки, когда ее тело присыхает к дороге, а крылья треплет ветер, стирая с них пыльцу.
«Даф права. Какое отношение я имею к свету? Схватился однажды за флейту и крылья, воспользовался светом как щитом и все. Из мрака-то я выполз, а теперь как муха, свалившаяся в варенье, ползу по мокрой стенке стакана и не факт, что снова не сорвусь», – подумал Меф, с тоской вспоминая пустынную, с выжженной травой степь из своего сна.
Внезапно он увидел, что диван его окружен цепью больших плоских жуков. Жуки неподвижно сидели и смотрели на него. Даже когда Меф, скрипнув пружинами, сел, жуки остались на месте. Буслаев швырнул в них подушкой. Тут только жуки неторопливо, с чувством собственного достоинства, стали расползаться.
Меф успел схватить одного. Жук целеустремленно бился на ладони, толкался лапами, пытался уползти. Вогнутая внутрь, с синеватым чернильным отливом спина. Широкая, тупых очертаний, голова и неожиданно длинные, загибающиеся назад залихватские усы.
Мефодий понял, что жуки возникли из обрывков комиссионерского пластилина. Разнесут стражи света маголодией комиссионера, а несколько оставшихся на асфальте клякс к вечеру станут жирными жуками. Глупая, пошлая, целеустремленная, уверенная в своем праве тьма. Говорить не могут, мыслить не могут, но все ползут куда-то, ищут поживы…
Внезапно жук, которого Меф брезгливо готовился отбросить, подпрыгнул на ладони и, пшикнув, сгорел, превратившись в кусок оплавленного пластилина.
В комнату вошла Дафна. В ее волосах запутались солнечные лучи. За Дафной с видом человека, опаздывающего на поезд, мчался Корнелий. Его веснушки восторженно прыгали.
– Мужская щетина в среднем отрастает на полсантиметра в неделю, или на двадцать сантиметров в год. За сто лет – это двадцать метров бороды и столько же метров усов. Поцеловать дядю с такой бороденкой без машинки для стрижки газонов – блеф… – тарахтел Корнелий.
– О чем это он? – спросил Мефодий.
– Да так, говорили о Тибидохсе и перескочили на спящих красавцев. Корнелий объясняет, почему их затруднительно полюбить с первого взгляда, – смеясь, пояснила Даф.
– Где вы встретились? – спросил Меф, относящийся к Корнелию немного настороженно.
Даф посмотрела на Корнелия вспоминающим взглядом.
– А, да, я скромненько покупала йогурты, и тут он свалился… По-моему, прямо на весы продавщице. И даже взял у нее телефончик… – сказала она со смехом.
– На него это похоже! – согласился Меф.
– А ты, недовызванный на дуэль, сиди тихо! Или отходи на два шага и дерись как мужчина! – вскипел Корнелий, которому не понравилось, что о нем говорят в третьем лице.
Меф устало отмахнулся. Корнелий вызывал его так часто, что это уже вошло у обоих в привычку.
– Тебя надо с Чемоданом познакомить. Он тоже заводится как новый мопед: дыр-дыр и поехали! Особенно если попадешь ему по пальцу! – посоветовал он.
Убедившись, что дуэли не будет, Корнелий мгновенно успокоился и плюхнулся на диван рядом с Буслаевым.
– Так и быть: живи! Только не чихай на меня, слуга мрака!
– Я не заразный! – обиделся Меф.
– Физически – нет. Духовно – да.
– Что ты имеешь в виду?
– Разве тебе Арей с Улитой не объясняли? Все человеческие качества заразны. Как хорошие, так и дурные. Правда, дурные заразны в значительно большей степени. А заразнее всего поступки. Тут уж никакой иммунитет не поможет.
Меф вопросительно посмотрел на Даф. Та неохотно кивнула.
– Угу. Можно пять месяцев подряд объяснять ребенку, что плохих слов говорить нельзя, а потом один раз объяснить мужику в лифте, почему нельзя толкаться грязной сумкой, и все ясно!
– А глупость тоже заразна? – задумчиво спросил Меф, думая косвенно поддеть этим Корнелия.
Однако Корнелий оказался непробиваемым.
– Глупость не заразна, ну если соблюдать некоторые элементарные меры предосторожности. Не позволять глупцу особо чихать на себя, не пользоваться общей посудой и так далее… Так что носи масочку и не комплексуй, Мефа! Никого ты не заразишь!