Ах, Тамарочка-Таамаг! Родиться бы тебе мужчиной! Или стать бы матерью десяти мальчиков, чтобы было кому передать свою мощь и силы! А то ведь силы как пар в паровозном котле – если не дать пару работы и закрутить туго вентиль, разнесут вдребезги и котел, и всю могучую машину.
Ирка шла по Большому проспекту, радостно вбирая в себя через зрачки новый для нее город. Уже стемнело, и только редкая цепочка фонарей тянулась вдоль улицы. Частыми четырехугольниками светились окна. Ветер, этот неразлучный друг-приятель Питера, поддувал ей куртку, забирался в рукава, с любопытством заглядывал в капюшон.
Пару раз рядом задумчиво притормаживали маршрутки, но Ирка махала рукой, чтобы они проезжали. Ей хотелось дойти пешком до Дворцовой площади, хотя она и понимала, что это не близко.
За Иркой тащился Антигон. Наступал в лужи, хлюпал мягким носом и безостановочно ворчал. И город ему был плох, и сквозняки жуткие, и солнце тусклое, и хозяйка такая-сякая. Ирка старалась не прислушиваться и только ускоряла шаг, зная, что на бегу ругаться значительно сложнее. В конце концов, не факт, что если бы у нее самой все родственники были домовыми, кикиморами и русалками, то собственный ее характер был бы многим лучше.
На Антигона Ирка особенно не злилась, понимая, что раздражение – чувство тупиковое и способное воспроизводить само себя до бесконечности. Чем больше надеешься утешиться раздражением, выгнав весь негатив наружу, тем больше нарывает внутренний гнойник, пока однажды человек не превращается в вулкан и не задыхается в собственных ядовитых испарениях. В общем, если хочешь избавиться от прыща – не дави его.
Они дошли уже до середины Большого проспекта, когда внезапно Антигон, не переставая ворчать, стал притормаживать. Ирка удивленно остановилась.
– Что такое? – крикнула она.
– Тихо, хозяйка! – зашипел кикимор, повисая у нее на руке. – Делайте вид, что ничего не происходит! Читайте объявления вот на этом столбе!
– Зачем?
– Сами сейчас поймете! Если оттуда кто-то будет выскакивать – сразу ловите!
– Откуда выскакивать? Из столба?
Кикимор мотнул головой, многозначительно скосил глаза в сторону ближайшей арки, а сам трусцой кинулся обегать дом сбоку. Ирка осталась на месте, послушно разглядывая облеплявшие столб бумажки. Ветер раскачивал вывески, хлопал форточками и снисходительно играл с дорожными знаками. Торопливо шагали замерзшие прохожие – уставшие, деловитые, похожие на наглухо захлопнутые двери.
Ждать Ирке пришлось довольно долго. Она начисто забыла о поручении Антигона, когда из арки как-то бочком выскочил мужчина, одетый в светлый плащ. Шарахнулся, едва не налетев на Ирку, невесть чего испугался и попытался рвануть через проспект.
В ту же секунду из арки послышался негодующий вопль, и прилетевшая по дуге булава без всяких церемоний врезалась убегавшему между лопаток. Две секунды спустя Антигон уже сидел у мужчины на спине.
Ирка подбежала, по-прежнему мало что понимая.
– Вы куда смотрели, хозяйка? Чудом не упустили! А ну, лежать – кому говорю! – визгливо крикнул Антигон.
– Кто это? Суккуб, что ли? – спросила Ирка, запоздало догадываясь переключиться на истинное зрение.
– Он самый, зараза! Лежать! – сказал Антигон, сопровождая каждое слово тычком кулака.
– А ну, не дерись, животное! Я, между прочим, Хныкус Визглярий Истерикус собственной персоной! Уберите с меня вашего недомерка, мадемуазель, или я за себя не ручаюсь! – плаксиво пискнул тот, на ком восседал Антигон.
Узнав, что он недомерок, кикимор вспылил и потянул руку лежащего на животе суккуба к затылку.
– Что ты сказал? Я не расслышал!
Суккуб хлюпнул носом.
– Всё-всё! Я за себя уже ручаюсь! Только дайте мне встать, бяки противные! Вы мне плащик испачкали! Я буду жаловаться сотрудникам химчистки и других компетентных органов! – сказал он умоляюще.
Антигон что-то пробурчал и слез у него со спины, для надежности перехватив суккуба за ухо. Ирка увидела простроченное лицо в мелкой цепочке шрамов и два нахальных глаза.
– Осторожно! Он смоется! – предупредила одиночка.
Кикимор хихикнул.
– Да никуда он не денется! Я потому и подкрадывался, чтобы булавой его двинуть! Теперь он часа на три всех своих штучек лишен! Если побежит, хозяйка, сразу бросайте в него копье! Куча слизи на асфальте – вот и все, что останется. Слышал, гадюка?
«Гадюка» поспешно закивал, подтверждая полное отсутствие серных пробок.
– Я, нюни мои, буду самым послушным в мире заложником! Умею варить кофе, делать массаж и пользоваться соковыжималкой! – засюсюкал он.
Не обращая внимания на его болтовню, Антигон деловито обыскал Хныка и извлек из кармана стеклянный пузырек с двумя золотистыми песчинками. Суккуб дернулся, провожая добычу страдающим взглядом.
– Твое? – строго спросил Антигон.
– Подбросили! Первый раз вижу! Клянусь Тухломоном, я думал: там витаминки! – поспешно отрекся Хнык.
– Чье это? – спросила Ирка, отбирая у кикимора пузырек.
Один эйдос был хороший, яркий. Другой же поменьше и темный, как будто с гнильцой.
– Говорю: подбросили! Век Тартара не видать! – снова заорал суккуб.
Одиночке стало ясно, что препираться он может до бесконечности. Суккубы ребята тертые.
– А вот тут ты ошибаешься! Антигон, отправь его в Тартар! – приказала Ирка.
Хнык тревожно пискнул и попятился, перебегая глазками с валькирии на ее слугу и обратно. Пробубнив, что вот, булаву потом вытирать, кикимор неохотно размахнулся и…
– А-а! Только не это! Меня, конечно, выпустят, но не сразу! Там такая куча инстанций! Не надо! – завопил Хнык, вдруг сообразивший, что это никакая не шутка.
– Антигон, погоди! – велела Ирка.
Кикимор с сожалением опустил булаву.
– То надо, то не надо… По мне, так уж шлепнуть – и с концами, – сказал он разочарованно.
– Рассказывай! С каких это пор ты в Питере работаешь?
Суккуб облизал губы и, заискивающе касаясь Иркиной руки женской и нежной своей ладонью, пояснил, что он, бедолага, трудится везде. И в Москве, и в Хабаровске, и в Нижнем Новгороде, и в Архангельске. Где урвал – там и молодец.