— Перестань…
— Конечно, ты и сейчас на работе!
— Да нет, уверяю тебя, я просто хочу помочь тебе. Но профессиональный подход неизбежен, не отрицаю.
— Значит, к работе это не относится?
— Нет, мисс. Я полностью к вашим услугам.
Алиса перестала всхлипывать, пришла в себя, вернулась в реальность. Стефано был здесь, перед ней, со своей ослепительной улыбкой и сильными руками. Прошлое уже превратилось в мелкие кусочки калейдоскопа — странное, очаровывающее, но безопасное изображение, заключенное в стекляшке.
— Замечательно, я тебя убедил. Где именно произошло то, что тебе страшно вспомнить? — спросил Стефано глубоким, низким голосом.
Алиса нахмурила на минуту брови, набрала воздуху:
— Около моста Тиберио. На берегу Мареккьи…
— Так, очень хорошо. У нас есть место действия. Теперь расскажи, кто там был.
В памяти Алисы всплыло лицо Лукреции.
Потом другое лицо, нет, скорее, ощущение другого лица. Хотя правильнее было бы говорить об эфемерном изображении ощущения, о половине от половины фотограммы.
А еще точнее, у Алисы возникло подозрение, что она увидела нечто, способное поколебать рассудок и распахнуть пропасть в душе.
Алиса вытаращила глаза. Теперь только лицо Лукреции. Но не с пухлыми губами, а с тонкими и злыми. Улыбка Лукреции, но не открытая, а злобная.
Лукреция ехидно ухмыляется. За ней — смутная фигура, прозрачная, как нервнопаралитический газ. И чувство, ужасное чувство, будто что-то наползает на лицо Лукреции…
Алиса опять начала всхлипывать. Стефано перестал улыбаться, обнял ее, больше не пытаясь успокоить.
Что-то сдавливает мне голову, что-то жестокое, отчего у меня вдруг снова возникает страх. И трудно дышать.
От того дня не осталось ничего, от того дня, когда меня нашли, съежившуюся в комок под буком, я имею в виду. Пустота. Она беспокоит меня больше всего. Как если бы я уже знала. И это — мой самый ужасный кошмар. Разум не выдерживает. Единственное, что помню, — бессвязные фрагменты, предшествующие тому дню.
Что-то произошло тогда, что-то…
Я обиделась на нее.
Потом фразы, опять всплывают фразы, как мертвые тела на воде. Фразы, лишенные логики. Коралловые острова слов. А я, глупая, ищу в них смысл.
Итак, мы разговаривали. Думаю, возвращались из школы, как всегда. Шли по парку, под мостом Тиберио, шли и играли. Никаких других причин идти именно там не было. По крайней мере, я лично не помню.
— Зачем ты дала ему тетрадь? Он же ненормальный! — спросила Лукреция.
— Но иначе он не выполнит задания. И вообще, не приставай к нему, ты же обещала!
Лукреция стала серьезной, надулась:
— Ты говоришь, он ударился из-за меня?
Она чувствовала себя виноватой.
— Нет… не думаю, но я не хочу, чтобы ты вела себя как другие. Обещаешь?
Голова Лукреции была опущена, глаза блестели от слез. Потом она кивнула.
В моей голове черно-белый фильм, поцарапанная пленка. И много неудачно обрезанных кадров.
Тук. Тук. Тук.
Старик стоял не двигаясь. Стучал тростью по голому корню ясеня — варикозной вене земли.
Дарио поднялся:
— Здравствуйте…
Старик улыбнулся, обнажив желтые зубы, разъеденные временем:
— Привет, дорогой.
Его глаза излучали холод. Дарио инстинктивно огляделся. Никого.
Пьетро мерил взглядом старика, еще и еще, мычал и бил голову руками. Оглядев его снизу доверху, от идеально блестящих мокасин до шляпы, понял, что не помнил мокасин, по правде говоря, и аккуратной чистой одежды тоже.
Тук. Тук. Тук.
Но трость была ему знакома. И тогда он закричал. Закричал изо всех сил.
Старик засмеялся. Именно в эту минуту Дарио почувствовал себя неловко:
— Мы уже уходим.
— Куда?
Старик был незнакомым, а мама ясно предупреждала Дарио…
— Я вас не знаю, синьор.
— Это ты так думаешь, дорогой. Просто вы забываете меня, как и все. Посмотри внимательно, я — Человек-Призрак.
Подтащив его к себе с помощью трости, он продемонстрировал ему свои глубокие, вязкие зрачки.
— Я… мы… — Дарио смутился.
Старика, кажется, нельзя было назвать добрым. Но и злым тоже. Старик был странный.
— Полагаю, ты не пошел в школу сегодня. Что мамочке скажешь? Что вышел из автобуса, так как за брата стыдно стало? — Старик покачал головой — злая ухмылка плохо скрыта за мнимой досадой.
— Вы, вы…
«Вы откуда знаете?» — вот что хотел спросить Дарио. Но старик смотрел ему в глаза. И Дарио обнаружил, что он устал. Очень устал.
Но еще рано.
— Нас здесь слишком много, — сказал старик и резко повернул голову. Но ему не удалось встретиться с Пьетро взглядом, потому что Пьетро вертелся, мычал, кричал.
Старик заехал тростью по голени Пьетро, и тот нелепо запрыгал, как кузнечик, которому оторвали лапку. Теперь Дарио понял: этот старик злой. Очень злой — жестокий.
— Эй, не трогай его! Помогите!
Но в парке никого не было.
Старик ударил снова. На этот раз Пьетро упал на землю.
— Не трогайте его, пожалуйста! — захныкал Дарио, сопли потекли ему на губы.
Старик не слушал, старику было чем заняться. Он сел верхом на Пьетро и дряблыми пальцами приподнял ему веки. Старику нужны были его глаза. Он проголодался.
Пьетро забился в эпилептических судорогах. Сжал зубы так, что они чуть не раскололись. Закатил глаза. И Пожирателю достались только две пустые белые лужи. Ненужные.
Пожиратель завопил. Таким пронзительным воплем, что кровь потекла по венам вспять.
Резво вскочил, слишком резво. Неестественно. Словно он просто мысленно оперся на что-то.
— Помогите, помогите ему! — закричал Дарио, бросаясь к брату, одновременно пытаясь открыть ему рот, чтобы язык не запал и Пьетро мог дышать свободно.
Старик смеялся. Но главное, по тонким губам стекала слюнявая розоватая пена.
Дарио не чувствовал слез, струившихся по его щекам.
— Он великолепен, правда, парень?
— Помогите ему, пожалуйста!
Дарио даже не чувствовал, что глотает сопли. Густые и соленые.