Полный праведного гнева Михаэль без умолку выплевывал рубленые фразы, квинтэссенцией которых было: он не виноват ни в чем, а она, Франка, во всем. «Но это, — устало подумала она, — было ясно и раньше».
— Так когда ты вернешься? — спросил Михаэль, очевидно исчерпав весь запас упреков.
— Когда приду к решению относительно моего будущего, — ответила Франка и, не попрощавшись, положила трубку.
Когда она шла на кухню, оттуда вышла Беатрис с непроницаемым каменным лицом, прошла мимо и вышла, громко хлопнув дверью.
— Что с ней? — удивленно спросила Франка.
Хелин сидела за столом и перемешивала в чашке чая невероятное количество сахара.
— Здесь только что была Мэй, — ответила Хелин, — и рассказала, что Майя уехала в Лондон и теперь живет у Алана. Беатрис ничего не сказала, но сразу замкнулась в себе и сильно изменилась в лице. Потом она вдруг встала и вышла. Наверное, пошла на берег, выплескивать свою ярость.
— Но отчего она так разозлилась? — спросила Франка.
Она чувствовала себя не совсем уверенно, потому что до сих пор переживала разговор с Михаэлем. Надо было переварить его слова, но Франка пока и сама не знала, насколько ей это удастся.
— Да садитесь же, — сказала Хелин, — только сначала возьмите чашку. Попейте со мной чаю, это пойдет вам на пользу. Лицо у вас очень бледное. Вы опять поругались с мужем?
Франка села и налила себе чай. Он был горячий и пахнул пряностями. «Действительно, это то, что ей сейчас нужно», — подумала она.
— Мой муж хочет, чтобы я вернулась домой, — сказала она, — но я не могу себе этого даже представить. Меня пугает сейчас понимание того, что я не могу себе представить, что вообще когда-нибудь туда вернусь.
— Вы примете решение и сообщите ему об этом, — сказала Хелин.
Франка кивнула.
— Но мне нужно время. Речь идет о моем будущем. В известном смысле… речь идет о моей жизни.
Она отхлебнула чай. Вкус оказался таким же приятным, как запах.
— Что происходит между Майей и Аланом? — спросила она. Ей показалось, что теперь надо отвлечься от Михаэля и всех мыслей о нем.
Хелин тяжело вздохнула, но по ее глазам было видно, что она не прочь посудачить.
— Ну, у Майи и Алана уже несколько лет тянутся отношения, — принялась рассказывать она. — Точнее говоря, это отношения, которые часто прерываются, потому что Майя никогда не была всерьез привязана к Алану. Наверное, для этого она слишком молода.
— Сколько ей лет?
— Двадцать два. Алану — сорок три. Это все же большая разница в возрасте. Но, знаете ли, когда речь идет о любви…
— Но со стороны Майи здесь ее может и не быть, или я не права?
Хелин покачала головой.
— Майя просто неспособна любить. Между нами говоря, она просто маленькая шлюшка. Думаю, что она переспала со всеми мужчинами на Гернси, кроме Кевина, и то только потому, что он придерживается другой ориентации. К этому надо прибавить туристов… Словом, девушка жила весело, и нет никаких оснований думать, что в обозримом будущем она изменится.
— Почему Алан участвует в этой комедии? Я, правда, знакома с ним мимолетно… — она подумала о встрече с ним в тот теплый сентябрьский день прошлого года. — Он красивый мужчина. Он интеллигентен и, как мне кажется, успешен. Найдется много женщин, которым он будет интересен. У него нет никаких причин годами давать водить себя за нос какой-то нимфоманке.
— Вокруг Алана постоянно увиваются женщины, — согласилась Хелин, — но у него проблемы с алкоголем. Вы об этом знаете? Но это не отпугивает большинство женщин. Скорее, наоборот. Вероятно, каждая из них мнит себя ангелом-спасителем, который прилетит на крыльях любви и вылечит. Но Алан… — она пожала плечами. — Он не хочет никого, кроме Майи. Он бежит к ней, стоит ей поманить его пальчиком. И он сильно страдает, когда она отворачивается от него и уходит к другому.
— Но почему тогда она все время крутится возле него?
— Об этом спрашивает и Беатрис. Она не ждет от этой связи ничего хорошего. Беатрис прямо сказала Мэй, что ее внучка хочет шикарно жить в Лондоне, а Алан, как последний простофиля, будет за это платить. Мэй обиделась, а Беатрис страшно волнуется.
— Она говорила об этом с Аланом?
— Он взрослый человек, ему за сорок. Он не желает слушать мать. Она это знает и поэтому не звонит.
— Может быть, Майя изменилась.
— Я говорила об этом. Но Беатрис подняла меня на смех. Она не видит в Майе ничего хорошего.
— А вы видите?
Хелин задумалась.
— Боюсь, в данном случае Беатрис права. Нельзя, правда, огульно и навечно осуждать человека. Конечно, Майя может измениться. Но мне кажется, что никто на острове не думает, что это на самом деле возможно.
Франка мелкими глотками пила чай. Она очень устала; ей казалось, что эта усталость — после разговора с Михаэлем — свинцовой тяжестью навалилась ей на плечи. Если подумать, то она всегда, на протяжении всех последних лет, испытывала усталость, когда говорила с ним, и даже тогда, когда просто молча сидела с ним за одним столом. Михаэль как будто высасывал из нее все жизненные соки, всю энергию. Бывали моменты, когда ей становилось лучше, когда она чувствовала, что становится сильнее; но приходил Михаэль и, образно говоря, протыкал иголкой воздушный шарик. Воздух со свистом выходил, и оставалась одна обвисшая оболочка.
«Обвисшая оболочка, — подумалось Франке. — В его глазах я никогда не была чем-то большим».
Нет, надо непременно отвлечься от мыслей о Михаэле. Он, словно привидение, поселился в ее мозгу и не собирался никуда уходить. Франка слишком хорошо знала, какая карусель докучливых и изматывающих мыслей завертится в ее голове, если не выгнать оттуда Михаэля.
— Отец Алана жив? — спросила она. — Я хочу сказать, они с Беатрис в разводе, или она вдова?
Хелин тотчас понизила голос.
— Не знаю, имею ли я право об этом рассказывать… — было, однако, ясно, что она об этом расскажет. — Кроме меня, об этом знает только Мэй, и я думаю, что она хранит эту тайну.
— О чем?
Хелин заговорила еще тише, и Франке пришлось напрячь слух, чтобы понять слова собеседницы.
— Человек, который был мужем Беатрис, Фредерик Шэй, не был отцом Алана!
— Нет?
— Нет, она ему изменила — и плодом этой измены стал Алан.
— О…
— Да. Беатрис тогда провела на Гернси целое лето. Это было… — Хелин задумалась, — в пятьдесят шестом или пятьдесят седьмом году… нет, в пятьдесят шестом. В тот год она долго пробыла здесь. Она хотела продать родительский дом и искала покупателя.
— Где она тогда жила?
— По ту сторону пролива, в Англии, в Кембридже. Шэй был там профессором колледжа. Беатрис решила не возвращаться на Гернси, и Шэй уговорил ее продать родительскую усадьбу. Сама она никогда бы до этого не додумалась — в конце концов, я продолжала жить в этом доме.