— Я же рассказал вам, что случилось. — Он слегка улыбнулся Адамсу. По крайней мере, улыбка вышла искренней. Как странно, но Фрэнсис Дж. Адамс по-прежнему был ему симпатичен. Его улыбка сделалась еще шире от мелькнувшей в голове мысли: а не могло ли случиться так, что какой-то богач — или коммунистический агитатор — платил НОЖу стипендию за его еженедельную проповедь по радио просто шутки ради, ради чистого развлечения, которое он мог себе позволить? Какой-то богач, живущий не в России? Поскольку трансляции Адамса определенно играли русским на руку. Искренность Адамса делала эти предположения еще более вероятными.

— Что вас так забавляет? — спросил Адамс. Его вопрос прозвучал вполне дружелюбно.

— Все. Африка переворачивает все с ног на голову. Вы ведь не станете это отрицать? Или вы к этому индифферентны? — Ингхэм встал с дивана, намереваясь откланяться.

— Я вовсе не индифферентен. Просто это идет вразрез с нашей моралью, скажем так. А она не меняется и не разрушается. О нет! Если только вы могли бы осознать, что это заставляет нас еще строже придерживаться наших проверенных принципов того, что хорошо, а что плохо. Эти принципы для нас вроде якоря во время шторма. Они наш спинной хребет. От них невозможно избавиться, даже если бы нам этого захотелось.

Якорь для спинного хребта! А может, для чьей-то задницы? Ингхэм не имел понятия, что ему сказать в ответ, хотя ему хотелось расстаться с Адам-сом как можно учтивее.

— Возможно, вы и правы, Фрэнсис. Но мне пора идти. Так что спокойной вам ночи.

— Спокойной ночи, Говард. И спите спокойно. — В его пожелании отсутствовал какой-либо сарказм.

И они пожали друг другу руки.

Глава 15

На следующее утро было воскресенье, день, когда Ингхэм мог забрать из ремонта свою пишущую машинку. Он ходил на почту в четверть одиннадцатого и опустил письмо Ине в почтовый ящик. Затем направился к дому Иенсена, снова избегая смотреть на то место, где лежал труп араба.

Иенсен еще не вставал, но наконец высунулся из окошка:

— Я сейчас отопру дверь!

Ингхэм вошел в небольшой цементированный дворик.

— Я еду в Тунис, забрать свою пишущую машинку. Тебе ничего не нужно?

— Нет, спасибо. Вроде ничего.

Иенсен купил кое-какие рисовальные принадлежности в Сусе, вспомнил Ингхэм.

— Я тут подумал, нельзя ли мне подыскать себе жилище вроде твоего в Хаммамете. Ты не знаешь ничего подходящего?

Иенсен слегка задумался, как бы переваривая услышанное.

— Ты имеешь в виду — пару комнат где-нибудь? Или дом?

— Пару комнат. Где-нибудь у арабов. Вроде твоих.

— Я могу спросить. Разумеется, Говард. Я сегодня же утром все разузнаю.

Ингхэм пообещал заглянуть к Иенсену, когда он вернется из Туниса. Ему не терпелось рассказать ему о своем вчерашнем разговоре с Адамсом.

Его пишущая машинка была готова. Ей сохранили старую основу, коричневую, со следами потертости до металла по краям. Ингхэм страшно обрадовался и даже не стал возражать при оплате чека, хотя и счел его слегка завышенным — семь динаров или чуть больше четырнадцати долларов. Он тут же проверил машинку. Она печатала ничуть не хуже, чем раньше. Поблагодарив хозяина мастерской, Ингхэм вышел на улицу к своей машине, ощущая себя почти счастливым.

Он вернулся в Хаммамет около двенадцати тридцати, купив несколько газет, «Тайм», «Плейбой», банку копченых устриц, ветчину и суп в пакетиках. Иенсен был на улице, он пытался выпрямить ногой мусорный бачок, вероятно свой собственный.

— Заходи, — пригласил Иенсен. — У меня есть холодное пиво.

Иенсен держал пиво в ведре с водой. Они уселись в его спальне.

— В четверти километра отсюда сдается дом, — начал Иенсен, указывая рукой в направлении Туниса, — но он совершенно пуст, и я не верю, что хозяин обставит его хоть какой-то мебелью, что бы он там ни обещал. Там имеется раковина, но нет туалета. Да и строители еще работают неподалеку. Сорок динаров в месяц, хотя я уверен, что смог бы сторговаться за тридцать, но это все. Однако подо мной пустуют две комнаты. Тридцать динаров в месяц. Там есть небольшая плита, вроде моей, раковина и что-то вроде кровати. Хочешь взглянуть? Старина Камал оставил мне ключи. — Камал был хозяином Иенсена.

Ингхэм спустился вниз вместе с Иенсеном. Дверь находилась сразу направо, за так называемым туалетом (дыркой в полу), пристроенным к стене. Комната попросторнее своим арочным, довольно большим окном выходила на улицу. Дверь напротив окна вела в маленькую квадратную комнатку с двумя окнами, смотревшими в крошечный дворик, который был совершенно скрыт от посторонних. Здесь имелась приличного размера раковина и двухконфорочная плита на низком деревянном столике. Кроватью служила плоская дверь на трех деревянных ящиках из-под фруктов, на которой было постелено что-то вроде тонкого матраса. Когда-то белые, стены теперь стали серыми от грязи, местами с них свисали ошметки отвалившейся краски. Импровизированную кровать покрывало скомканное одеяло цвета хаки. На полу, рядом с кроватью, стояла пепельница, полная окурков.

— Здесь кто-то ночует? — спросил Ингхэм.

— О, один из племянников Камала или кто-то еще из родни. Но он довольно скоро выставил его на улицу, поскольку парень и не думал платить. Ну как, годится? Или здесь слишком убого? — спросил, усмехаясь и глядя ему прямо в лицо, Иенсен.

— Думаю, вполне сойдет. Можно где-нибудь купить стол? И стул?

— Я уверен, что мы его раздобудем. Я попрошу соседей заняться этим.

Таким образом, решение было принято. Дверь в спальне имела крючок, который можно было запирать изнутри и снаружи. Передняя дверь у них с Иенсеном будет общей. Так же как этот ужасный туалет, но, как заметил Иенсен, у него, по крайней мере, имеется дверь, которую можно закрывать за собой. Рядом с Иенсеном ему будет куда безопаснее. И если что-то случится, если кому-то вздумается его ограбить, то помощь, по крайней мере, окажется совсем рядом. Ингхэм сказал, что хотел бы переехать в понедельник, и дал Иенсену пятнадцать долларов, чтобы тот заключил с Камалом окончательную сделку. Затем он поехал к себе в отель.

Вот будет здорово, если он наткнется на НОЖа, когда понесет свою пишущую машинку в бунгало. Он хотел было понаблюдать из машины и в случае появления Адамса отложить перенос машинки на потом, но затем устыдился своей трусости. Припарковав машину на стоянке у бунгало, он, не оглядываясь по сторонам, распахнул дверцу и вытащил машинку наружу. Заперев машину, он направился к своему бунгало. Адамса поблизости не было видно.

В понедельник, подумал он, у него будет достаточно времени, чтобы достойно распрощаться с отелем, найти стол и стул и, возможно, написать следующие десять страниц романа.

Странно, но прошлой ночью, сразу же после неприятной беседы с Адамсом, он придумал название для своей книги — «Содрогание от подлога». Это название казалось ему лучше двух предыдущих. Перед отъездом из Америки он где-то читал, что у мошенников, подделывающих подпись, обычно слегка дрожат руки в начале и в конце их фальшивой подписи, иногда настолько слабо, что неровность линии можно разглядеть лишь под микроскопом. Это красноречиво предвещало неминуемый крах Деннисона, падение его двуличной натуры, по мере того как это падение становилось неизбежным. Это должно было быть полное, хотя и не осознанное им самим разрушение, похожее на обвал горной лавины, долгое время незаметное для окружающих, поскольку Деннисон не испытывал каких-либо угрызений совести и не предчувствовал опасности.