— Что? Что там?
— Сложно объяснить… посмотрите сами.
Норман торопливыми шагами направился в комнату. По дороге он стянул шапку, сунул ее в карман и расстегнул молнию на куртке.
— Только не говорите мне, что… — прохрипел он.
— Нет-нет, не тело девочки.
— Что тогда? Отрубленная голова? Какой-то внутренний орган? Отрезанные пальцы?
Но кратковременная эйфория лейтенанта быстро сменилась ужасом от недавнего потрясения. Полицейский чувствовал себя беспомощным и бесполезным. Девочка могла быть в какой-нибудь сотне метров отсюда, или в двух километрах, или на другом конце региона. Как узнать?.. Время шло, и уходящие минуты словно смыкались на ее горле невидимым удушающим кольцом…
Похитительница была еще на свободе, пряталась где-то в лесу, или на вершине башни, или в безликой анонимности толпы. В каком глухом месте она удерживает пленницу? Какие жестокие игры устраивает Кларисса Верваеке в своем проклятом подземелье? Сколько мужчин, женщин, детей испытало на себе ее пыточные инструменты и безумно-извращенные фантазии?
Сколько детей?..
Они вошли в комнату.
— Вон там, — пробормотал старший сержант, — на кровати…
У него был совершенно ошарашенный вид.
Норман медленно поднял глаза.
— О, черт!.. Ну и страсть!..
На покрывале лежала бесформенная кукла с почти голым черепом, утыканным редкими и жесткими черными волосами. На лице, обтянутом кожей, виднелись хирургические швы. Темные дыры вместо глаз, впалые щеки, огромный безгубый рот…
И красная ленточка, завязанная в пышную кокарду, на ткани, закрывающей грудь. Фирменный знак «Бьюти Итон».
Лейтенант склонился над кроватью и провел кончиками пальцев по коричневатому лицу.
— О, ч…
Слова застряли у него в горле. Он продолжал водить пальцами по лицу куклы с тщательностью мухи, исследующей хоботком кусочек сахара.
Фактура… тонкость… запах… Ошибиться было невозможно.
— Это человеческая кожа! И…
Его ногти впились в непомерно раздутую шею куклы и нащупали внутри окаменевшие вены и сухожилия.
— Господи боже!..
— Вам лучше бы ее не трогать… — нерешительно произнес коллега у него за спиной.
Не слушая его, Норман схватил куклу, сорвал обертывающую ее ткань и заметил на теле кожаный лоскут, нечто вроде заплаты, нашитой шелковой нитью. Охваченный яростью, он стиснул зубы и буквально разорвал куклу пополам.
Самое худшее было внутри.
Переплетения вен и артерий, заполненных голубым и красным воском, сердце, печень, твердая, как камень, миниатюрная грудная клетка, локтевые, берцовые и тазовые кости… полностью собранный скелет.
Норман так и остался стоять на коленях, изумленно открыв рот и сжимая в пальцах небольшую бирку, укрепленную в промежности куклы.
На ней стойкими несмываемыми чернилами была написана одна-единственная фраза.
— Тут есть и другие! — крикнул полицейский из соседней комнаты. — Они в коробках на шкафу! Я в жизни такого не видел!
Однако Норман все еще не мог подняться — надпись на нейлоновом прямоугольнике заставила его окаменеть.
Кларисса Верваеке, ветеринар, перемахнула через ограду дома Сильвена Куттёра с легкостью спортсменки. Ее регулярные утренние пробежки по пляжу Мерлимона закалили ее тело и дух, сделав ее выносливой и дисциплинированной. В свои тридцать лет она могла пробежать двадцать километров, а потом трахаться так долго, что ее партнеры в конце концов начинали умолять ее остановиться. Ее неутомимость была для них наихудшей пыткой.
Она обуздывала мужчин десятками. Для нее это были всего лишь мешки мяса и костей, с которыми она знакомилась в садомазохистских барах, ночных клубах, на готических вечеринках, — в Бельгии этого добра было вдоволь. Все это были любители кнута и подчинения, с радостью готовые подвергнуться самому жестокому обхождению и чуть ли не продать ей душу для того, чтобы она истязала их самыми разнообразными способами. Адвокаты, профессора математики, высокопоставленные чиновники и даже полицейские сменяли друг друга на ее рабочих столах, привязанные к ним кожаными ремнями.
Поэтому выяснить имя владельца по номеру машины было для нее пустячным делом. И в эту ночь мускулистая женщина с наголо обритым черепом твердо решила, даже ценой крови, вернуть свои два миллиона евро…
Зверюга заперла на замок вход в подземелье и поднялась наверх, в ванную комнату. Она сняла фартук, заляпанный кровавыми ошметками, бросила его в стиральную машину и умылась холодной водой, одурманенная запахами кожи и химикатов, насквозь пропитавшими ее одежду. В последние дни хаос, который непрестанно бушевал в ее черепной коробке, превратил ее в параноика. Ее преследовали странные образы — огромные глаза, приникшие снаружи к окнам, какие-то безликие наблюдатели, призраки с отрубленными руками… Недавно, когда залаял ее пес, она подумала, что какие-то непрошеные гости сейчас ворвутся к ней и утянут ее за собой во мрак — хотя на самом деле речь, скорее всего, шла о диких лесных животных, привлеченных запахами мертвой плоти.
Усталость окутала Зверюгу, как засасывающая болотная трясина, но неутихающее возбуждение заставляло бороться с ней снова и снова. Однако нужно было работать, трудиться непрестанно, как муравей, день за днем, неделю за неделей. Выбраться из нищеты, которую общество называет «достойным существованием», давая вам деньги, достаточные лишь для простого выживания. Она стремилась к большему, чем просто быть использованной и выброшенной, как одноразовая бумажная салфетка. Она не хотела чувствовать себя пешкой на уличной шахматной доске. По крайней мере, теперь, когда Кларисса вернет деньги, можно будет выбраться из этой современной версии рабства, столь ей ненавистной.
Обойдя дом, Кларисса Верваеке взломала ставни на одном из окон, налепила широкую плотную клейкую ленту на стекло и несильно ударила по нему рукояткой своего «смит-и-вессона». Стекло разбилось, но осколки не посыпались на землю. Тайное проникновение в запертые дома доставляло ей особое удовольствие.
От угольной печи шло слабое красноватое свечение, так что включать карманный фонарик не понадобилось. Кларисса Верваеке по диагонали пересекла комнату, направляясь к широко распахнутой двери.
В соседней комнате ее взгляд тут же привлекло совершенно неподвижное тельце ребенка, различимое сквозь деревянные прутья кроватки. Казалось, это брошенная кукла, которая лежит, раскинув руки, сжав кулачки и уткнувшись левой щекой в подушку. Из полуоткрытых губ ребенка не вырывалось ни единого вздоха, застывшая грудь больше не пыталась вдохнуть воздух. Кларисса решила не задаваться лишними вопросами. Она машинально провела дулом револьвера по бортику кровати и направилась в следующую комнату.