— Сегодня будут гладиаторские бои, — крикнул Афинянин. — Римлянин, пойдёшь с нами смотреть?
— Я предпочитаю, чтобы мне привели женщину, — ответил Валерий, не отрываясь от своего дела.
— Ладно, — сказал пират. — Ты хочешь какую-нибудь особенную?
— Два дня назад меня выгуливали, — Валерий сделал ударение на слове «выгуливали» и иронично покачал головой, — и я обратил внимание в таверне на молодую женщину. Её зовут Лидия. У неё необыкновенно синие глаза.
— Лидия? Ладно, — Афинянин взял своего спутника за руку. — Порциус, ты сопровождал римлянина в тот день? Помнишь женщину, о которой он говорит? Сходи за этой Лидией.
— Сколько можно угождать ему? — огрызнулся Порциус. У него были длинные вьющиеся чёрные волосы и курчавая борода. — Мы выполняем всякую его прихоть.
— Вы получите за это огромные деньги! — со смехом отозвался Валерий и добавил, заглянув в глаза великану: — И ты будешь даже танцевать для меня, если я захочу.
— Я с удовольствием оторвал бы тебе твою дурацкую голову, патриций! — помрачнел Порциус. Он знал, что главарь не позволит никому тронуть пленника даже пальцем.
— Я с не меньшим удовольствием оторвал бы твою, Порциус, — задорно ответил Валерий, — потому что из твоего рта гнусно воняет. Неплохо было бы также распять тебя. Но боюсь, что не всякий крест выдержит такую тушу.
Порциус заскрежетал зубами и гневно посмотрел на Афинянина, как бы ища разрешения расправиться на этот раз с нахальным римлянином. Нун только улыбнулся. Ведь его лично слова Валерия не задевали. К тому же на корабле все уже успели привыкнуть к поведению Фронтона, его манере разговаривать, смотреть на всех немного свысока. Команду забавляли речи римлянина, поскольку никому в голову не могла закрасться мысль, что пленник посмел бы всерьёз угрожать им.
Поводов для веселья он предоставлял им множество. Чего стоила хотя бы сцена, когда он стоял на носу корабля и декламировал стихи, устремив взгляд куда-то в небо. Пираты широко улыбались, наблюдая за ним в эти минуты, а некоторые открыто и громко смеялись. Когда же пленник, глядя на них с выражением глубочайшего удивления, называл их тупицами, они буквально валились с ног от хохота.
— Я только что читал вам строки, написанные Вергилием, величайшим из поэтов. Вы не умеете не только наслаждаться изящностью слога, но вообще не понимаете, о чём идёт речь, — сказал он. — Вы заслуживаете того, чтобы вас держали в сарае вместе со свиньями.
— Этот римлянин большой шутник! — говорили они.
Один лишь Порциус не веселился. Он возненавидел Валерия с первой минуты его появления на корабле. Никто не понимал причины его ненависти, а сам он не желал распространяться об этом. Он чувствовал исходившую от Валерия Фронтона угрозу, знал, что римлянин не бросался пустыми словами. Однако выставить себя на посмешище, заявив, что пленник вызывал в нём страх, Порциус не хотел.
— Иди, — сказал Афинянин Порциусу и подтолкнул его к лестнице.
Великан бросил короткий взгляд через плечо на Валерия и сошёл на берег. Мостки под ним сильно прогибались и скрипели.
— Что ты пишешь? — Афинянин подошёл к Валерию. — Чем ты занимаешься?
— Философией.
— Опять философией? — удивился пират. — Зачем тебе столько философии?
— Философии не может быть много или мало. Это образ жизни. Можно жить философией, а можно жить так, как живёшь ты.
— Я живу шумно, весело, пьяно. И я не понимаю, о чём ты говоришь, римлянин.
— Здесь никто не понимает меня, разве только Порциус, — Валерий замазал большим пальцем последнее слово, написанное на вощённой дощечке.
— Порциус? — не поверил пират. — Порциус понимает тебя?
— Да, понимает и поэтому ненавидит.
— Странно…
— Что за гладиаторская схватка будет сегодня?
— О! Зрелище обещает быть великолепным! — оживился пират. — Утром приехал Туллий Семпроний.
— Кто это?
— Туллий Семпроний по кличке Карфагенянин недавно создал свою школу, готовит бойцов для арены. Он покупает только бывших солдат, никогда не берёт людей, не имевших отношения к оружию, пусть даже они очень крепки телом. Как-то я продал Карфагенянину пятерых солдат, которых захватил в бою… На том конце деревни есть арена, обнесённая частоколом. Там и происходят бои.
— Ты любишь гладиаторские схватки?
— Это забавнее, чем проливать собственную кровь.
Валерий отложил дощечку, испещрённую текстом, и сказал:
— Не вижу ничего забавного в этих боях. Что ты имеешь с них? Чувства гораздо острее, когда сам дерёшься.
— Наблюдать за гладиаторами безопаснее. Мне хватает стычек в море. Я достаточно рискую собственной шкурой, римлянин, так что иногда хочется посмотреть на то, как ею рискуют другие.
— Но в чём же интерес?
Афинянин пожал плечами:
— Просто любопытно, кто кого проткнёт… И ставки можно делать.
— Что ж, пожалуй, я понимаю. Лёгок спуск в Аид…
— Хочешь пойти со мной? — засмеялся пират.
— Всё это мне хорошо знакомо. Мне есть из чего выбирать. Я приятнее проведу время с женщиной.
— С женщиной… Это слишком просто: сунул, слил и всё… Никакого азарта, — кисло улыбнулся Нун Афинянин.
— Каждому своё…
Порциус не спешил возвращаться. Нун уже ушёл в сопровождении других членов команды, а великан, посланный за девушкой, всё не приходил. Лишь к вечеру, когда уже начало смеркаться и почти вся команда вернулась на корабль, Порциус привёл Лидию. Она была одета в тёмно-зелёную паллу — плащ, покрывавший голову.
— Она утверждает, что она не проститутка и не работает в лупанарии, — Порциус подтолкнул девушку к Валерию. — Но я сказал, что Афинянин велел привести её. Здесь никто не перечит Афинянину.
— Ты можешь идти, — Валерий жестом отмахнулся от Порциуса, и тот сверкнул глазами.
— Не указывай мне, римлянин, не раздражай меня!
— Мне приходится указывать тебе, потому что ты не знаешь, что такое воспитанность. Ты не умеешь в нужное время скрыться и закрыть рот, здоровяк. Приходится подсказывать тебе. Но так как голова у тебя плохо варит, иногда моя речь получается грубой.
— Не родился ещё человек, которому сошло бы с рук такое, — прорычал бородач.
— Я рад бы обсудить с тобой тонкости наших отношений, — Валерий развёл руками, — однако ты украл у меня слишком много времени, Порциус. Ты пока ещё не понимаешь, что такое время, но настанет момент, и ты поймёшь, что ценить надо не вино и не деньги, а время. Это единственное, чего мы не в силах вернуть. Даже здоровье можно поправить, но время уходит от нас раз и навсегда.
— У меня болит голова от твоих слов. Ты слишком много говоришь, римлянин. Если я после того, как мы получим за тебя выкуп, встречу тебя ещё раз, то обязательно отрежу тебе язык.