— Что?
— Среди приютских малышей были не только её неродившиеся в предыдущей жизни детки, но и воплощения тех людей, которые вынудили её на аборты… До чего же интересны хитросплетения жизни, когда на них можно посмотреть свысока и увидеть всю паутину этих связующих нитей! Какой узор! Так вот, возвращаясь к Тецию, скажу следующее: в последующих жизнях ему всё время доставался кто-нибудь, кому он должен был уделять очень много внимания, а он всякий раз находил причину, чтобы уклониться от этого. Даже сегодня у него есть больная жена, которой он не хочет уделить время. А ей так нужно его время и его внимание. Ему бы плюнуть на свою сволочную работу, сидеть возле постели жены, гладить её любовно по голове, нашёптывать ей тёплые слова, поддерживать её своей уверенностью и своим спокойствием, а он бежит от этого. Он должен забыть себя, отдать себя полностью жене, добрым чувствам, любви… Это не значит, конечно, что единственное его бремя — больная жена и что вся причина кроется в той девушке, которую он не спас от ножа разбойников. Но случай тот положил начало одной из многих ниточек, которые смотались за сотни лет в целые клубки…
— А что же я? Мне всё-таки необходимо узнать о себе! — воскликнул Кирсанов.
Николай Яковлевич улыбнулся, и Алексей заметил, что лицо профессора заметно состарилось с момента их прошлой встречи, хотя прошло не более трёх месяцев.
— А не испить ли нам чаю? — спросил Николай Яковлевич. — Не желаете? Пусть так… Вижу ваше нетерпение, вижу… Вы — не режиссёр Кирсанов, а Валерий Фронтон — были отравлены красивой женщиной, об этом вам уже известно. Она не смогла справиться с вскипевшей в ней ненавистью по отношению к вам, ведь вы страшно унизили, обесчестили Антонию. Вы весьма точно изобразили Валерия в «Вечном Городе», уж я-то знаю. Валерий жаждал наслаждений, его невоздержанность и безумная похоть не знали меры. Он настолько привык жить плотскими наслаждениями, что они вошли в привычку, он не мог уже жить без них и требовал, чтобы наслаждений было в избытке. Знаете, мой друг, пожалуй, самые несчастные люди — это те, для которых избыток становится необходимостью: наслаждения уже не тешат их, а повелевают ими, а потому становятся злом. Вы, Валерий Фронтон, обожали своё зло, ваши пороки превратились в ваш образ жизни. За это Антония отравила вас…
Кирсанов слушал сидевшего перед ним старика, вытаращив глаза. Он был подавлен. Он пытался верить тому, что говорил Николай Яковлевич, но поверить было трудно, почти невозможно. Всё сказанное относилось к Валерию Фронтону, которого Кирсанов видел в своих снах многократно, однако он привык считать того римлянина просто приснившимся персонажем, пусть и очень ярким, правдоподобным. Он даже был готов согласиться с тем, что видел чью-то далёкую жизнь. Но он ни на секунду не допускал мысли, что Валерий — это он сам. И вот теперь ему надо было перенести на себя все качества того отпетого мерзавца…
— Не стану обсуждать сейчас поступок Антонии, — продолжал говорить Николай Яковлевич, — хотя понятно, что она тоже переступила через черту допустимого. У неё были свои грехи, у вас — свои. Многие ваши последующие воплощения были связаны с жаждой наслаждений. Вы шагали по трупам людей ради того, чтобы завладеть богатством и через него добраться до удовольствий, но каждый раз вы находили какой-то новый аспект, новый ход, никогда не повторяя полностью предыдущего себя. Я уже говорил, что однажды вы даже убили вашего сына. А причиной послужил специально пущенный недругами слух, будто сын ваш готовит заговор с целью заполучить ваши земли и дворцы.
— Голова лопается, — прошептал Алексей.
— Ерунда, не принимайте мои слова близко к сердцу. Сейчас вы ведёте совершенно иной образ жизни, Алексей Петрович. Вы многое исправили, вы мало-помалу выбрались на прямую дорогу, как это принято говорить в обществе с определёнными нравственными установками… Вам не хватает лишь знаний, впрочем, знания не всегда идут на пользу. Важнее — чувствовать сердцем.
— Вы говорили мне, что мой сын, которого я убил… Одним словом, я помню, что вы говорили о Наташе. Неужели она и есть тот сын?
— Да, и мне пришлось немало потрудиться, чтобы сначала сложились те семейные узы, затем другие, а после того ещё ряд непростых отношений… Давайте всё же выпьем чаю. Что-то я неважно чувствую себя сегодня, — сказал Николай Яковлевич. — Устал я…
— Это так странно.
— Что тут странного? Каждый раз мы появляемся на земле в новом обличье, с новыми родственными связями. Отец приходит сыном, мать — женой, брат — дочерью.
— Почему так сложно? — спросил Алексей.
— Чтобы человек мог осознать Целое. Двое должны превратиться в одно. Один должен увидеть себя во множестве. Теперь вы станете отцом.
— Отцом? — не понял Кирсанов.
— Что вас так удивляет?
— Но врачи говорили, что я не способен… Однажды я хотел жениться на одной женщине, и мы очень долго и целенаправленно пытались, но…
— Послушайте меня, Алексей Петрович, — старик забарабанил пальцами по столу и прислушался к этому звуку, будто стук этот нёс ему какую-то информацию. — Всё очень просто: однажды вы попали в аварию, у вас был нервный шок, который и послужил причиной вашего бесплодия. Не стану вдаваться в подробности той аварии, но скажу лишь, что я имел к ней отношение…
— Вы?
— Да. Надо было обязательно сделать так, чтобы вы до определённого момента были бесплодны. А то, знаете, с той женщиной вы и впрямь связались бы надолго и не сошлись бы с Наташей.
— Послушайте, Николай Яковлевич, а не слишком ли много вы берёте на себя? Я же не полный идиот, в конце концов, чтобы слушать весь этот бред, — Кирсанов низко опустил голову. Казалось, что он начал терять контроль над собой.
— Но вы же слушаете… Впрочем, я не удерживаю вас.
Некоторое время Алексей напряжённо молчал, пытаясь совладать с обуявшими его противоречивыми чувствами. Наконец он сказал, медленно ворочая языком:
— Ладно. Я готов выслушать. Выкладывайте, что у вас там ещё есть?
— Настаиваете? — с оттенком язвительности уточнил профессор.
— Настаиваю, — кивнул режиссёр. — Что вы там говорили про аварию и невозможность иметь детей?
— Недавно вы снова попали в аварию, когда вас обстреляли из автомата. Помните? Эта встряска вернула ваш организм в нормальное состояние. Понимаете, о чём я? Ну, конечно, я очень схематично объясняю…
— То есть… Наташа, выходит, сказала правду о своей беременности? — Алексей почувствовал себя раздавленным.
— Зачем ей обманывать вас?
— А где она сейчас? Мы же… повздорили… Всё так глупо…
— Когда смотришь на это со стороны, всё имеет свой глубокий смысл. Нет ничего глупого и ненужного.
— Но зачем наша ссора? Зачем эти неприятности? И зачем тот, кто когда-то был моим сыном, явился теперь в облике Наташи? — настаивал Алексей.
— Не смогу объяснить вам. Обыкновенному человеку даже самая первая степень допуска к знаниям Тайной Коллегии показалась бы необъятной и фантастической.