В храме царила тишина. Высокий просторный купол Пантеона мутно клубился, наполненный прозрачным дымом курильниц. В круглое отверстие посреди купола, единственный источник освещения, вместе с тусклым светом проникал моросивший дождь. Посреди зала на мозаичном полу блестела большая лужа, мелко рябившая от почти невесомых капель воды. Пахло ароматическими маслами, над алтарями перед мраморными изваяниями богов вился дым. Возле ног скульптур и вокруг алтарей мерцало множество лампад, оставленных прямо на полу, и казалось, что это собрались в стайки невидимые таинственные существа со светящимися душами, которые пытались выразить свою любовь к богам и силой своих чувств озарить пространство.
Медленно обходя зал, Антония останавливалась то перед одной скульптурой, то перед другой и бросала на алтари по щепотке соли, доставая её из холщового мешочка, висевшего у неё на поясе. Никого из служителей храма не было видно, Пантеон спал после ночных жертвоприношений. Лишь краем уха Антония слышала чьё-то присутствие, почти неуловимый звук каких-то шагов.
— Боги! — прошептала она и подняла голову к отверстию в куполе. — Как я благодарна вам за радость, которой вы украсили мою жизнь!
Серый луч утреннего света мягко искрился дождевыми каплями; похожая на пыль вода будто висела в воздухе и придавала этому лучу объёмность и весомость.
Раскинув руки ладонями вверх, Антония шагнула в мутный световой поток и улыбнулась коснувшейся её лица воде. Нигде и никогда она не радовалась дождю, всегда пряталась от него под капюшоном и зонтом, но сейчас ей захотелось этих нежных капель. Здесь не дождь лил сквозь купол, а небо опускалось на её глаза, щёки, губы… Пантеон всегда завораживал её.
Вчера, возвратясь домой из цирка, Антония не ощутила привычного душевного подъёма, которым обычно игры наполняли её. Что-то омрачало настроение. Вечером она пригласила к себе молодого мужчину, которому вот уже несколько дней оказывала всяческие знаки внимания. Она хотела забыться в мужских руках. Она не умела расслабляться никак иначе…
Но сегодня опять в сердце кольнула тревога.
Антония медленно вернулась в затенённое пространство, мерцавшее огоньками лампад. Отовсюду на неё смотрели лики богов, красивые, строгие, недосягаемые, но так похожие на обычных людей. Здесь, под сводами Пантеона, собрались каменные отражения всех небожителей.
За её спиной послышалось шарканье мокрых сандалий о мраморные плиты пола. Она неторопливо повернулась. В двух шагах стоял мужчина, облачённый в тогу патриция. Лицо мужчины показалось знакомым, но Антония не смогла сразу вспомнить его имя. Что-то беспокойное пронеслось по воздуху.
— Кто ты? — спросила она.
Он молча шагнул к ней, и она узнала Валерия Фронтона.
— Кто ты? — испуганно вздрогнула женщина.
— Разве ты не помнишь меня? — спросил Валерий. На лице его не проявилось никаких чувств.
— Валерий Фронтон? Ты ли это?
— А как ты думаешь, самая прелестная из женщин?
— Это не можешь быть ты.
— Да, это не могу быть я. Но это я. И вместе с тем не я. Ты же знаешь, что отравила меня. Ты видела мою смерть, — он едва заметно скривил губы.
— Кто же ты?! — она почти закричала.
Он приложил ладонь к своим губам.
— Тс-с…
— Ты призрак? Может ли такое быть? Я слышала, что ты не умер, но не поверила в эти слухи. Я не поверила, потому что видела, как ты корчился в агонии. Ты не мог остаться жив… Но ты исчез, тебя не хоронили, тебя не оплакивали, нигде не появилось твоего надгробия…
— Такое иногда случается, — он развёл руками. — Жизнь полна неожиданностей.
— Кто бы ты ни был, скажи, зачем пришёл! Я боюсь тебя!
— Не бойся, я никому не причиняю зла. Я лишь путешествую.
— Валерий Фронтон никогда не отличался страстью к путешествиям, — проговорила Антония, пытаясь отвести глаза, но почему-то не смея сделать этого.
— Я не Валерий. Ты знаешь это. Ты уверена в этом, — он придвинулся ближе к ней, и она отступила, стиснув руки в кулаки и прижав их к груди. — Но я и впрямь обожаю путешествовать. Впрочем, как и все мы.
— Чего ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы ты узнала, каким событиям дал начало твой поступок.
— Мой поступок?
— Я говорю об отравлении Фронтона.
Антония резко отвернулась от Нарушителя и быстро пошла к ближайшей скульптуре. Это была статуя Венеры — великолепное каменное тело, казалось, источавшее живой дух желания.
— Мать Любви, заступись за меня. Этот демон в человеческом обличье хочет от меня чего-то ужасного, — зашептала женщина. Оттолкнув ногами лампадки, Антония остановилась прямо перед изваянием и положила руки на холодные ступни статуи. — Помоги мне, — она порывисто опустила голову и поцеловала камень.
— Я не причиню тебе зла, — проговорил за её спиной голос.
— Зачем ты пришёл, Валерий Фронтон? — Антония сгорбилась и почувствовала непомерную тяжесть во всём теле. Чуть повернув голову, она поглядела через плечо на мужчину.
— В тот день ты сделала шаг, который заставил жизнь течь по другому руслу, — сказал Валерий. — Твой шаг привёл к смерти твоего сына.
— О чём ты? — встрепенулась она в ужасе.
— Гай умер страшной смертью, его кончина была мучительной.
— Откуда ты знаешь? — медленно проговорила она и покачнулась. — От него давно не приходило никаких вестей. Но откуда ты знаешь, что он погиб? Почему ты говоришь так?
— Вчера ты была в цирке и наслаждалась кровавым зрелищем, не подозревая, что среди осуждённых на смерть находился твой сын. Он пытался привлечь твоё внимание, но ты не узнала Гая. Ты любовалась смертью своего сына, как любуешься смертью на арене многих других людей…
— Этого не может быть! — она зажала себе рот руками, вдруг почему-то поверив, что стоявший перед ней человек сказал правду. Холод, сдавливавший несколько мгновений назад только сердце Антонии, теперь разлился по всему её телу.
— Я принёс тебе доказательство, — сказал Валерий и положил перед собой на пол мешок. Только теперь Антония обратила внимание на этот мешок в его руке.
— Доказательство?
— Чего ты боишься? Почему твоё сердце готово выпрыгнуть из груди? Разве ты когда-нибудь любила по-настоящему своего сына? Разве тревожилась за него? Он рос сам по себе! Ты же занималась только собой! Тебя интересовали исключительно удовольствия! Откуда взялся теперь ужас?
— Не знаю.
— Ты уже почти не помнишь Гая. Он стал для тебя чужим человеком. Зачем же изводить тоской свою душу? — Валерий произнёс это громко, но без малейшего оттенка укора. В его голосе не было ничего. Только пустота, только время, только вечность, только пространство прожитых лет.
— Вчера после игр, — продолжил он, — я зашёл к распорядителю зрелищ и договорился осмотреть останки казнённых.