Напротив помещался рыжебородый Барбаросса. Слева – незнакомый страж с бледным лицом, в очках с золотой оправой – внешне очень благообразный, но с нехорошими асимметричными глазами. По правую же руку – о нет! – сидел ухмыляющийся горбун Лигул.
Перед глазами у Мефодия все плыло. Он понял, что званый обед успел закончиться, все гости перешли в игральную и он, вероятно, вместе с ними. Вот так сок!
Но что он может делать в такой вельможной компании? Мефодий решил встать и незаметно улизнуть, но в тот же миг все сидевшие за столом обернулись к нему.
– Что ж, еще одна ставка! Мы вас ждем, господин Буслаев! – нетерпеливо повторил Барбаросса.
Мефодий пробормотал что-то невнятное. Что он ошибся и уже уходит.
– Ну уж нет! Напоминаю, что правила игры были оговорены в самом начале. Вы, юноша, когда садились за стол, были поставлены об этом в известность. Более того, вы подтвердили свое согласие. Отказаться от игры невозможно, – жестко сказал Лигул.
Горбун говорил сухо и официально, глядя сквозь Мефодия, будто они не были знакомы. Буслаев стал судорожно высматривать в толпе сгрудившихся вокруг стола гостей Арея, но тот как сквозь землю провалился.
«Где же он? Где?» – подумал Меф с беспокойством.
– Ожидание затягивается! Мы вас слушаем, господин Буслаев! Ваша ставка? – повторил Барбаросса с еще бульшим нетерпением.
– А что мне поставить? Деньги? – беспомощно спросил Мефодий, соображая, что у него нет с собой даже мелочи.
Барбаросса дернул себя за рыжую бороду.
– Думмкопф! Кому здесь нужны деньги? – гневно прорычал он. – Чего же ты уселся за стол и ухватил карты, не зная ни игры, ни ставок? Вот моя ставка – меч. В его рукояти несколько бесценных индийских рубинов. Именно его Алларих бросил на весы, получая от Рима контрибуцию… Ставка Лигула – золотая статуэтка из выкупа инков за Атаульпу. Каин поставил алмаз Кимберли-Кларк, один из десяти самых крупных в мире.
«Значит, вот кто этот бледный… Каин!» – подумал Мефодий, с тревогой посмотрев на бледного стража – первого убийцу на земле.
– Это наши ставки. Теперь нам бы хотелось узнать твою… – загрохотал Лигул.
Мефодий пробормотал, что у него ничего нет, но тут мужеподобная секретарша, наклонившись, что-то шепнула Лигулу на ухо. Горбун поднял левую бровь.
– Внимание! Мне стало случайно известно, что этот молодой человек – не ужасайтесь, господа! – не имеет никаких закладных на свой эйдос. Более того, его эйдос все еще принадлежит ему, а не мраку!
Окружавшая стол толпа стражей загудела, как улей.
– Со стороны уважаемого коллеги Арея было весьма странно приводить с собой личность хоть и известную, но с таким неопределенным статусом. В этом можно усмотреть насмешку над неписаными установлениями нашего сообщества. И в этой связи… – продолжал Лигул.
– Чего тут болтать? Отобрать – и все! – нетерпеливо прорычал Барбаросса.
Начальник Канцелярии мрака неодобрительно покосился на него и укоризненно погрозил ему пальцем: мол, погоди, всему свое время.
– Дорогой мой! Я только пытался сказать, что, поскольку других ставок нет, согласно существующим правилам, эйдос этого юноши тоже может стать ставкой, разумеется, если никто из игроков не возражает. Лично я – нет.
– Не возражаю! – пробасил Барбаросса. – Ты, Каин?
Каин медленно кивнул, не отводя своего немигающего, как у ящерицы, взгляда от Мефодия.
– Итак, ставка принята. Игра простейшая. Известная в наше время даже младенцам: двадцать одно. Все ставки на кону, – сказал Лигул. Его маленькая, забрызганная чернилами рука потянулась к колоде.
– Нет! Я отказываюсь играть на эйдос! – вспоминая предостережения Даф, крикнул Мефодий.
Первый на земле убийца разлепил губы:
– Твое согласие не обязательно. Садясь за стол и не имея других ставок, ты автоматически дал его. Если ты откажеться от игры – мы заберем твой эйдос и так, – сказал он тихим, бесцветным голосом.
Мефодий понял, что его подставили. Арей! Где же Арей? В тесноте размытых светлых пятен – окружавших стол лиц, – как ему показалось, мелькнуло невеселое лицо Улиты, но ее оттеснили, и она не смогла пробиться.
Лигул сдал всем по две карты. Мефодий даже усомнился, не шулер ли горбун – слишком быстро двигались его руки. С другой стороны, Улита когда-то говорила, что, зная за собой различные нехорошие привычки, стражи играют особыми картами, не допускающими их просвечивания глазом, подтасовки и прочих манипуляций.
«Если во всей тьме и есть что-то относительно честное, так это карты», – говорила она.
– Ну же? Бери! – прохрипел Барбаросса.
Мефодий осторожно заглянул в свои карты. Картинки на них были живыми. Доставшийся ему бубновый король, закутавшись в мантию, хмуро смотрел на соседнюю девятку. Его, похоже, раздражало, что он, король, стоит в этой игре четыре очка, а жалкая девятка – девять.
– Еще? – спросил Лигул.
– Мне! – прохрипел Барбаросса.
Получив третью карту и взглянув на нее, немец гневно швырнул карты на стол и запустил обе ладони в рыжую бороду. Судя по всему, у него был перебор. Впрочем, можно ли доверять темному стражу? Это вполне могло быть актерской игрой. По его ауре, как отметил Мефодий, ничего не читалось. Несмотря на внешнее волнение, она оставалась такой же узенькой и фиолетовой. Это означало, что на самом деле, несмотря на все признаки волнения, Барбаросса был спокоен, как удав.
– Вам? – Лигул повернулся к Каину.
Тот взял одну карту и бесстрастно качнул головой.
– Достаточно.
– Тебе, Мефодий?
Мефодий еще раз заглянул в карты. Ему не раз приходилось играть в двадцать одно с Эдей.
«Тринадцать – мало. Наверняка у кого-то будет больше… Господи, что же мне делать!» – подумал Мефодий. Огонек свечи дрогнул. Каин отстранился, как от удара, и нехорошо сощурился.
– Еще! – сказал Мефодий.
Горбун ловко метнул ему карту. Это была пиковая шестерка. Девять, король, шесть. Итого, девятнадцать. Казалось бы, неплохо. С Эдей он бы уже остановился и не искушал судьбу дальше. Стражи испытующе смотрели на него. Эйдос, поставленный на кон, бился в его груди, как запертая в клетке птица.