Оборотень протянул руку, чтобы вновь схватить Даф, но тут Мефодий, упав на одно колено, толкнул его взглядом в грудь. Он сам не понял, как это сделал. Просто ощутил внезапно, что у него все получится. Что он в силах. Виски сразу начали ныть, сердце заколотилось прерывающимися, серийными какими-то ударами, но он не обращал на это внимания. В сознании у него закручивались и искрили пересекающиеся потоки. Ему чудилось, что неведомый клинок скользит по точилу, отбрасывая бело-желтые, сразу гаснущие ледяные искры.
Яраат, тряхнув головой, опять попытался сделать шаг, но Мефодий вновь толкнул его взглядом, заставив отступить. Он почувствовал уже, что может удерживать оборотня на расстоянии, словно двигая перед собой мощную прозрачную стену.
Причем может не только это. Действуя все так же по наитию – одной лишь силой образа, не мысли, – Мефодий ясно представил себе узкое, полое внутри жало. Вот жало входит в центр клубящейся ауры Яраата, где его собственная энергия и энергия, украденная у Даф, еще не успели перемешаться, и начинает, точно шприц, вытягивать все без остатка.
Яраат рванулся, схватился за какой-то свой талисман, похожий на золотого жука, однако Мефодий чувствовал, что оборотень ничего не может противопоставить ему. Талисман же хотя и помогал, но явно не в той мере, как надеялся на то Яраат. Мефодий ощущал себя, как гладиатор, вооруженный мечом и копьем, против которого выставили воина в картонных доспехах и с деревянной сабелькой.
Безжалостно отнимая у Яраата энергию, он втягивал, вбирал ее в себя, присоединяя к своим и без того огромным запасам. В этот миг впервые в жизни Мефодию удалось заглянуть в себя, и то, что он там увидел, поразило и испугало его. Ему почудилось, что он стоит, балансируя, на пике горы, почти у самого неба, а внизу, куда ни кинь взгляд, раскинулся кипящий океан, жуткий, всесильный, бурлящий, как лава. Океан, который поглотит его самого, стоит ему оступиться. Всего один неосторожный шаг – и пустота. Финал.
Однако сейчас он был еще на пике и потому выпивал энергию Яраата с небрежной артистической легкостью. Любое сопротивление оборотня казалось ему заведомо смешным и нелепым. Так оно и было. Слон, выведенный из себя, преследовал гавкающую моську, и та удирала, подвывая и так поджав хвост, что он завернулся едва ли не к самой груди.
Даф смотрела на Мефодия со смесью ужаса и восторга. Она уже смутно понимала, что впредь Буслаева ей предстоит опасаться ничуть не меньше, чем заБуслаева.
Внезапно оборотень, почти на две трети опустошенный, нашел выход. Он упал, завыл, стал кататься и корчиться. По его телу пробежала дрожь, на мгновение оно стало рыхлым и мягким, как кисель, а затем спохватившийся Мефодий увидел Зозо.
На полу перед ним испуганно дрожала его собственная мать, из которой он капля за каплей вытягивал силы. Сходство поражало. Это была сама Зозо. У Мефодия даже мелькнула мысль, не использовал ли Яраат заклинание перемещения, телепортировав его мать вместо себя. В конце концов, маги, спасая себе жизнь, способны на многое.
В панике Мефодий перекрыл канал, по которому к нему поступали силы. Астральное осиное жало обиженно дрогнуло и, став вдруг ломким, стало исчезать.
Даф энергично дернула Мефодия за руку.
– Что ты делаешь? Не щади его! Это же оборотень! Он притворяется! Не верь!
«При подозрении, что вы имеете дело с оборотнем, следует посмотреть на него через нож, держа его у глаза острием наружу. В этом случае вы имеете шанс увидеть истинную сущность оборотня», – запоздало вспомнил Мефодий и, вытащив перочинный нож, посмотрел на оборотня, держа его у глаза.
Он увидел расплывшиеся контуры, зубы, окрашенные кровью из прокушенной губы, плешивую голову и пылающие красные глаза. Нет, это была не Зозо. Точно.
Однако было уже поздно. Мефодий утратил главное. Психологическую уверенность и право первого натиска. Он не мог, просто физически не мог добивать свою мать, которая корчилась перед ним на полу. Даже при том, что разумом понимал, что настоящей Зозо оказаться здесь никак не может. Скорее всего она сейчас ест соленые огурчики, листая дамский журнал, или терпеливо слушает болтовню какого-нибудь Борис Борисыча Птушкина, твердящего, что он отсудил у своей бывшей жены квартиру, поскольку собственность плохо влияет на человека с нравственной точки зрения. (Кстати, Зоечка, я не спросил, а как у вас с недвижимостью?)
Однако настрой был уже потерян. Мефодий переключился, задумался и, задумавшись, утратил способность творить магию, осязать ее живую ткань. Невидимая стена начала меркнуть, терять краски.
Мефодий невольно стал цепляться за них, пытаясь удержать, и… все окончательно утратил. Яраат, переставший притворяться, ползая по полу, поспешно нашаривал боевой топор и кинжал. Он первым, даже прежде самого Мефодия, ощутил, что тот уже не опасен.
– Ничего! – прохрипел оборотень, тыльной стороной руки вытирая с лица кровь. – Я много потерял, но я верну себе силы! Пока же мне хватит и того, что осталось.
Найдя кинжал, он вдруг прыгнул, проехал животом по полу и попытался вцепиться в лодыжку Даф. Однако внезапно рука его натолкнулась на высокий десантный ботинок. Перед ним, скрестив на груди руки, в короткой кожаной куртке и с ремнем с серебряной пряжкой в форме руки скелета стоял Эссиорх, невесть откуда возникший здесь, в пустом доме.
Оборотень торопливо отполз назад и вскочил, приседая. Мефодию показалось, что он уставился на Эссиорха с особым, странным, почти суеверным ужасом. Ужасом, который был вызван не только обычным страхом создания тьмы перед светлым стражем, но чем-то еще. Чем-то жутким, что оставалось за кадром сегодняшнего дня.
Рука Яраата нырнула в карман и извлекла маленький пустотелый глиняный сосуд, похожий на те кувшинчики, в которых на юге продают ароматные масла. Направив кувшин горлом на Эссиорха, Яраат с торжеством потряс его.
– Ну все! Смерть тебе, светлый! Кувшин Килуриха прикончит кого угодно в человеческом теле, будь ты даже из Прозрачных Сфер! – крикнул он.
Эссиорх терпеливо ждал. Он даже присел на корточки и подпер щеки ладонями, чтобы оборотню было удобнее целиться. Яраат еще раз встряхнул кувшин и тупо уставился на артефакт. Потом, покосившись на светлого стража, c раздражением отбросил кувшин.
– Какая жалость! Где не действует кувшин – не подействует и нож! – прохрипел он.
Эссиорх сурово кивнул.
– Догадался, в чем причина? Тут даже черная магия кувшинов Килуриха бессильна. Память тела, усиленная вольным, не принадлежащим тебе эйдосом, хотя и разделенным с ним навечно! Такая память тоже кое-чего стоит в этом полном неслучайностей мире, не так ли? – мрачно спросил он.