— Доброе утро, дорогая, — Веспасия приветствовала Шарлотту вполне спокойным голосом.
— Доброе утро, тетя Веспасия.
Шарлотта намеревалась проследовать в комнату Сибиллы и, если та спит, разбудить ее и расспросить о случившемся прошедшей ночью. Она бы без труда нашла какой-нибудь предлог. Но Веспасия казалась такой слабой, такой хрупкой, что Шарлотта инстинктивно предложила ей руку. Всего неделю назад подобный жест просто не мог бы прийти ей в голову. Веспасия приняла помощь Шарлотты с едва заметной улыбкой.
— С Сибиллой нет смысла говорить, — сухо заметила она, когда две женщины спускались по лестнице. — Если она намеревалась в чем-то признаться, то сделала бы это ночью. В Сибилле очень много такого, чего я не понимаю.
Шарлотта решила озвучить ту мысль, которая вызывала у нее больше всего беспокойства.
— Нам нужно постараться скрыть происшедшее от Эмили. Я бы с удовольствием сама придушила бы Джека Рэдли. Каким же низким он оказался!
— Признаюсь, что я тоже несколько разочарована, — согласилась Веспасия, сокрушенно покачав головой. — Мне он уже начинал нравиться. Да, ты права, все это крайне низко.
Завтрак начался необычно: на нем отсутствовал Юстас. Все окна были закрыты, серебряные тарелки в буфетах не тронуты. Мистер Марч распорядился, чтобы завтрак принесли ему в кабинет. Отсутствовал и Джек Рэдли. Вероятно, ему стыдно встречаться с домочадцами, решила Шарлотта. Тем не менее она была страшно разочарована, ей очень хотелось продемонстрировать этому наглецу свое презрение.
В двенадцатом часу она вошла в гостиную, чтобы взять немного писчей бумаги, и обнаружила там Юстаса. Тот сидел за столом, перед ним стояла открытая серебряная чернильница; в руке он держал ручку, однако лист бумаги на столе был девственно чист. Юстас обернулся при звуке ее шагов, и Шарлотта с изумлением увидела, что его правый глаз распух от огромного синяка, а вся правая сторона лица страшно расцарапана. Она была настолько потрясена, что даже не нашлась что сказать.
— Э-э-э… — Юстас тоже выглядел крайне смущенным. — Доброе утро, миссис Питт. Я… э-э-э… я, знаете ли, тут немного пострадал. Упал.
— О боже! — воскликнула она. — Надеюсь, вы не очень сильно ушиблись. За доктором уже послали?
Ее слова звучали искусственно и глупо.
— В этом нет никакой необходимости. Все в полном порядке. — Юстас закрыл чернильницу и встал, морщась от боли в левой ноге.
— Вы уверены? — спросила Шарлотта с деланой озабоченностью.
В данный момент над всеми ее прочими чувствами возобладало любопытство. Когда же с ним произошел этот загадочный несчастный случай? Чтобы получить подобные ушибы, он, по меньшей мере, должен был скатиться с лестницы.
— Крайне неприятный случай, — добавила она поспешно.
— Да-да, вы очень добры, — пробормотал Юстас, смерил Шарлотту оценивающим взглядом, затем, как будто вспомнив о чем-то более важном, заковылял по направлению к двери и вышел в коридор.
За обедом Шарлотта стала свидетельницей того, что чрезвычайно удивило ее и помимо воли заставило изменить мнение о Юстасе в лучшую сторону.
Джек Рэдли спустился к столу, поглаживая разбитую правую руку, и с рассеченной и распухшей губой. Никаких объяснений он не дал, и никто не стал его расспрашивать. Шарлотта сделала вывод, что Юстас встретился с ним рано утром и хорошенько поколотил за недостойное поведение в комнате Сибиллы. Подобное поведение мистера Марча вызвало у нее искреннее восхищение. Как ни странно, сама Сибилла беседовала с Джеком вежливо и даже любезно, хотя в разговоре между ними сохранялось напряжение. Напряжение было заметно даже в ее позе. Говорила она мало и рассеянно, ее мысли были явно заняты чем-то другим. Возможно, она тоже испытывала некое чувство вины. Не исключено, что Сибилла когда-то намекнула молодому человеку, что он может рассчитывать на ее расположение.
Шарлотта собиралась вести себя так, словно ничего не случилось, — в основном потому, что не хотела, чтобы Эмили что-нибудь узнала. По крайней мере, пока. Время потерпит до того, как она вернется домой и больше не будет видеться с Джеком Рэдли. А на данный момент пусть верит в несчастный случай.
Эмили ничего не знала о странном происшествии, случившемся ночью. Сразу после полудня она пришла в маленькую гостиную рядом со столовой и, сидя там, любовалась солнечными бликами на листьях растений в оранжерее. Она увидела Уильяма, который проследовал к себе в мастерскую. Он посмотрел на нее мрачным, исполненным внутренней боли взглядом. Эмили испытала сострадание к этому, видимо, глубоко несчастному человеку. Тэсси с молодым священником отправилась заниматься делами милосердия — посещать больных. Ее бабушка твердила, что это пустая трата времени. В сложившихся в семье обстоятельствах девушку вполне могли бы оставить в покое. Однако Тэсси настояла на своем. В жизни есть определенные обязательства, заявила она, которыми никогда нельзя пренебрегать. Все аргументы миссис Марч она оставила без внимания. Юстаса рядом не оказалось, и в кои-то веки старая леди проиграла спор — поддержать ее было некому. Она удалилась в свой будуар, недовольно брюзжа.
Шарлотта пошла к тете Веспасии, оставив Эмили одну. Молодая вдова не могла заниматься никакими обычными женскими делами: рисованием, вышиванием, музицированием. Она написала все письма, которые требовались, а наносить визиты в такое время было невозможно ввиду светских условностей.
Поэтому в тот момент, когда в гостиную, прихрамывая, вошел Юстас, она не занималась ничем. Но как только он повернулся и заговорил с ней, она заметила ужасный лилового цвета синяк под глазом, который почти закрылся и, скорее всего, сильно болел.
— О боже! — ахнула Эмили. От ужаса у нее перехватило дыхание. — Что с вами случилось? Вы в порядке?
Она, не задумываясь, поднялась с кресла, как будто и в самом деле могла ему чем-то помочь.
Юстас неловко улыбнулся.
— Я просто споткнулся и упал, — сказал он, стараясь не встречаться с ней взглядом. — В темноте. Вам не стоит беспокоиться. Уильям, наверное, там, у себя, — он махнул рукой в сторону оранжереи, — возится со своими чертовыми красками. Он и на пять минут не желает их забыть. А ведь при таком горе в семье он мог бы кое в чем и помочь… Но он всегда от всех обязанностей отмахивается.
Юстас повернулся, поморщившись от боли в ноге, и направился ко входу в оранжерею, оставив Эмили в недоуменном молчании. Она снова села в кресло, еще более остро ощутив свое одиночество. Однако через несколько минут до нее донеслись голоса, неразборчивые из-за расстояния, листвы множества растений и тяжелых занавесей между дверями. Тем не менее было ясно, что в оранжерее между отцом и сыном идет ожесточенный спор, в котором слышна застарелая ненависть.
— Если бы ты, черт тебя возьми, был… там, где должен быть, ты бы знал! — Голос принадлежал Юстасу. Ответ Уильяма Эмили не расслышала.
— …думал, что ты к этому привык! — крикнул Юстас.