— Есть ли причина, по которой он мог пойти в Девилз-акр, мадам? — спросил Томас. Конечно же, грубый вопрос, но Адела все не выходила из оцепенения, и Питт решил, что более подходящего момента, возможно, и не найти.
Она не повернулась, так и стояла спиной к нему. И ему показалось — а может, он это только вообразил, — что под лавандовым халатом напряглись худенькие плечи.
— Понятия не имею.
— Но вы знали, что он там бывает, время от времени? — гнул свое Питт.
Она на мгновение замялась.
— Нет.
Настаивать не имело смысла. Пока она просто не верила. Томас ждал. Возможно, она бы проговорилась.
— Его нашли там? — спросила Адела.
— Да.
— В таком… в таком же виде, как и остальных?
— Да. Сожалею.
— Ах…
Она стояла у окна очень долго, и у Томаса возникла мысль, что она пытается спрятать от него какие-то чувства, которые могли проявиться на лице. Он не знал, позвать ли ему служанку, чтобы та принесла ей что-нибудь бодрящее, или Адела предпочла бы, чтобы ее оставили одну. А может, просто ждала, что он заговорит снова.
— Мне позвать служанку, чтобы она вам что-нибудь принесла? — спросил он, нарушив тишину, потому что та очень уж на него давила.
— Что?
Питт повторил предложение.
Наконец Адела повернулась. На лице по-прежнему не читалось никаких эмоций.
— Нет, благодарю вас. Вы хотите узнать что-нибудь еще?
Питт обеспокоился — такой бесслезный, спокойный шок таил в себе немалую опасность — и решил, что обязательно попросит кого-нибудь из слуг сбегать за врачом.
— Да, пожалуйста. Я хочу знать фамилии и адреса его учеников, а также знакомых, с которыми он мог видеться в последние недели.
— Его кабинет по другую сторону коридора. Возьмите все, что сочтете нужным. А теперь, если вы меня извините, я хочу побыть одна. — Не дожидаясь ответа, она прошла мимо него — он ощутил аромат ее духов, что-то сладкое и цветочное — и скрылась за дверью.
Оставшиеся утренние часы Питт провел, проглядывая книги и бумаги в кабинете Поумроя, пытаясь сформировать впечатление о нем самом, его характере.
Получалось, что Поумрой был педантичным, ничем особо не выделяющимся человеком, который преподавал математику с тех пор, как закончил университет. Большинство его учеников составляли подростки от двенадцати до четырнадцати лет, средних способностей, за исключением одного, действительно талантливого. Обучал он их на дому — и мальчиков, и девочек. Трудился добросовестно; никаких пороков за ним не замечали, но и веселью, похоже, в его жизни места не находилось. Яркие шелковые цветы в гостиной он купить не мог. Как, собственно, и лавандовый халат с кружевами: только на последний у него не хватило бы денег.
Кухарка, которая начинала плакать всякий раз, когда Томас к ней обращался, предложила ему ленч. Уже во второй половине дня, переписав фамилии и адреса нынешних учеников Поумроя и некоторых бывших, а также знакомых и владельцев магазинов, из которых поступали счета, инспектор отбыл, не попрощавшись с Аделой Поумрой.
Он пришел домой раньше, чем обычно, — уставший, промерзший до костей. Его разбудили новостями о еще одной смерти, он отправился в Девилз-акр, чтобы увидеть еще один обезображенный труп, оставленный на ступенях у двери приюта, потом сообщил скорбную весть вдове, никак на нее не отреагировавшей. Затем провел несколько часов, вникая в подробности жизни незнакомого ему человека, пытаясь определить, что именно привело его в Девилз-акр… и почему его там убили. Питт собрал множество фактов, но ничего важного так и не обнаружил. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, обложенным со всех сторон горем и пустяками.
Если бы Шарлотта отпустила какую-нибудь шутку или задала вопрос, он бы на нее наорал.
Следующие четыре дня Питт хватался за самые разные концы, пытаясь найти хоть одну ниточку, которая привела бы к более убедительной версии, чем безумец, убивающий тех, кто случайно попадался под руку.
Он встречался с учениками Поумроя, которые отзывались о своем учителе очень хорошо, хотя все проведенное с ними время тот вбивал в их головы математические формулы. Рассудительные, чисто вымытые, они уважительно разговаривали со старшими, как и полагалось хорошо воспитанным детям. Почтительно стояли перед Питтом, каждый в своей гостиной, заставленной мебелью. Томас подумал, что даже уловил под ритуальными фразами искренней благодарности учителю приятные воспоминания, осознание красоты в математических формулах.
Иной раз, против его воли, в голову Питта заползали отвратительные мысли об интимных отношениях ребенка и взрослого. В прошлом он уже сталкивался с такими случаями. Но, насколько понял инспектор, ни один ученик, мальчик или девочка, ни на мгновение не оставался наедине с учителем.
По всему выходило, что Эрнест Поумрой был замечательным человеком, пусть из-за недостатка юмора и воображения его не очень-то жаловали. Но не так-то просто понять, с кем имеешь дело, если впервые увидел его уже мертвым и наслушался воспоминаний ошеломленных и послушных детей, которых строго предупредили, что о покойных надо говорить только хорошее, а общение с полицейским необходимо свести к минимуму. За торжеством закона лучше наблюдать со стороны. Респектабельные люди не знаются с малоприятными слугами закона, которые стремятся претворять его в жизнь.
Питт также спросил миссис Поумрой, может ли он просмотреть личные вещи убитого: какие-то письма или записи могли подсказать наличие врага, угрозы или мотива, приведшего к насильственной смерти. Она замялась, глядя на него еще застывшими в шоке глазами. Речь шла о вторжении в частную жизнь, и Питт не удивлялся тому, что ей не по душе его просьба. Но потом Адела, похоже, осознала и логику инспектора, и бессмысленность отказа. Разумеется, если бы она имела какое-то отношение к убийству, то располагала бы необходимым временем, чтобы уничтожить все улики еще до того, как полиция впервые появилась в ее доме.
— Да, — наконец ответила она. — Да, если вам угодно. Активной переписки он не вел. Письма приходили крайне редко. Но, если вы считаете, что они могут принести пользу, ознакомьтесь с ними.
— Благодарю вас, мадам, — кивнул Питт.
В ее присутствии он чувствовал себя особенно неловко, потому что она ничем не проявляла свое горе. Если и плакала, то на лице не оставалось следа: глаза спокойные, веки бледные, не припухшие. И в движениях отсутствовала замедленность, свойственная лунатикам и свидетельствующая о глубоком шоке, когда эмоции копятся и копятся внутри, до критического предела, чтобы потом взорваться болью.
Она любила Поумроя? Более вероятно, что это один из брачных союзов, устроенный родителями невесты и кавалером. Поумрой значительно превосходил ее по возрасту, так что выбирал его, скорее, отец Аделы, а не она.
Но Питт видел, что даже в этом переходном состоянии от получения новостей о смерти до осознания начала новой жизни ее отличали грациозность и изысканность. Очень женственная одежда, мягкие волосы… Сам Томас такую худобу не жаловал, но многие мужчины находили ее божественной. Конечно же, она могла найти себе кого-нибудь и получше Поумроя.