– А я Мефодий, – сказал Буслаев.
Обычно его редкое имя вызывало удивление или недоверие: «Как-как? Мефодий? Может, не надо гнать?», однако эта девица отнеслась к имени Мефодий с таким спокойствием, точно у нее все знакомые были Иммануилы, Фердинанды или, на худой конец, Ахиллесы.
– А-а!.. Забавное имя! А мне больше нравится, когда меня называют Ната или Натали.
Дальше в беседе пошла такая случайная чехарда, которая может быть только у недавно познакомившихся людей. О цели своего визита Мефодий пока помалкивал, помня совет Арея вначале приглядеться к человеку. Да и Вихрова не интересовалась, кто он и зачем ее искал. Судя по тем двум типам, которые удалились в сопровождении собачек, она особенно не фильтровала свое окружение и вообще удивить ее можно было только случайным попаданием метеорита в тарелку с супом.
Зато Мефодий узнал о Нате Вихровой много интересного. Например, услышал кучу категоричных суждений в духе: «Мне никогда не хочется спать!», «Мне никогда не бывает холодно!», «Я никогда ни в кого не влюблюсь!», «Я никогда не опаздываю, если сама этого не захочу!», а также: «Ну разве это не кайф? Негры в Африке умирают от жажды, а мы с тобой пьем холодную воду! Ну согласись, кайф? Они там мучаются, а нам тут клево!»
– Кайф! – не вслушиваясь, машинально повторил Мефодий. Голова у него странно кружилась.
– О, признался! Он признался, люди, что он нравственная амеба! Ловите маньяка! – завопила Вихрова, но, к счастью для Мефодия, пылающих негодованием прохожих поблизости не оказалось. Да и вообще, кроме телефонной будки с отрезанной трубкой и возможных вездесущих духов мрака, никто не мог подслушать их разговора.
В данный момент Мефодия больше волновало другое. Он уже несколько минут замечал, что с ним происходят загадочные вещи. Он хотел, но не мог оторвать глаз от лица Наты. Взгляд приклеился к нему так же, как некогда в детстве язык прилип к полозьям санок, когда он зачем-то попытался лизнуть их на морозе. Мефодий чувствовал, что не смог бы отвести взгляд даже в том случае, если сзади на него мчался бы грохочущий самосвал.
Подвижное лицо девушки, то смеющееся, то капризное, не отпускало его. Ната то закатывала глаза, то надувала губы, то хохотала, то поправляла волосы – и все эти случайные, хаотические движения сливались в какую-то странную мимическую мелодию. Мефодию чудилось, будто он присутствует на сеансе темного гипноза. Буслаев отчаянно сопротивлялся, но замечал, что его лицо начинает кривиться, смеяться или надувать щеки синхронно с тем, как это делает девушка. Он почувствовал, что еще немного, и его собственная воля окажется настолько порабощенной, что он ласточкой спрыгнет с крыши многоэтажки, если это доставит его новой знакомой хотя бы мимолетное удовольствие.
И, кажется, сама Вихрова отлично осознавала, что происходит с Буслаевым. В глазах ее Мефу чудилась насмешка.
Эта насмешка и решила исход поединка. Поняв, что каждая новая минута подтачивает его волю, сжирает ее, Мефодий попытался отвернуться, чтобы разорвать с лицом Наты визуальный контакт. Он смутно ощущал, что именно в этом и состоит сила девчонки. Каким-то чудом ему удалось немного повернуть голову, но Вихрова тотчас коварно перебежала на новое место – и опять Мефодий оказался в тисках. Снова лицо его начало послушно кривиться, пытаясь успеть за постоянно меняющимся лицом Наты.
«Ну уж нет! Пигалица! МЕНЯ! Не бывать этому!» – подумал Мефодий и, точно разрывая паутину, с усилием закрыл глаза. Одновременно с этим он представил небольшой круг, через который девчонка не могла переступить, чтобы коснуться его. Он ощущал – Арей все же сумел развить у него начатки интуиции – что прикосновение юной особы ничуть не менее опасно. Так, с закрытыми глазами, постепенно вновь обретая контроль над собой, Мефодий простоял несколько минут. Его бросало то в жар, то в холод, лоб заливал пот, колени дрожали и вихляли, точно у пританцовывающего Тухломона, но Мефодий понимал, что это скоро должно закончиться. Это кипит и бурлит в нем чужеродная, сопротивляющаяся магия, утратившая связь с хозяйкой. Раза четыре он ощущал, что девчонка пытается пробиться в защитный круг, но неведомая сила останавливала ее у черты.
Наконец воля вернулась к Мефодию в полной мере. Он решительно открыл глаза и спокойно посмотрел на Нату. Вот теперь она действительно озадачилась. Безумная, иссушающая игра мимики прекратилась.
– Как ты освободился? Обычно парню, чтобы влюбиться в меня, нужно всего две-три минуты! А ты двадцать минут сопротивлялся, а потом еще и стряхнул чары! – воскликнула Ната.
– Влюбиться в тебя?
– Ну да… – Она немного смутилась. – Все началось в пятом классе. На контрольной по математике – сама не знаю зачем – я начала строить глазки учителю… Даже не строить, а так… кривляться… Он терпеть меня не мог, и терять было особенно нечего… Я строила глазки, улыбалась и думала: что, слабо пятерку поставить, старый пень? Хотя бы одну… В общем, забегая вперед, он поставил мне в журнал столько пятерок, что у него закончилась строчка и еще пятерок сто он поставил просто на столе… Он даже в воздухе пытался писать, когда его увозили в психушку. Я думала, это случайность, но вскоре ситуация повторилась, правда, уже с одним парнем из десятого.
– И этого в психушку? – заинтересовался Мефодий.
Ната одарила его поощрительным взглядом.
– Не-а. К тому времени я научилась вовремя притормаживать. Манипулировать, не доводя до точки закипания. Иметь хорошие тормоза – ценная вещь, если только не нажимать на них слишком часто.
– То есть, если ты захочешь, то заставишь человека сделать что угодно? – уточнил Буслаев.
– Угу. Хоть носом кнопку лифта нажимать до конца жизни… – сказала Ната самодовольно. – Для этого мне достаточно коснуться человека или удержать его взгляд. Но на тебя вот не подействовало. Ты что, особенный?.. А? И вообще, почему я тебе все это рассказала? А?
Заметив, что девчонка вновь начинает испытывать на нем игру своей мимики, Мефодий благоразумно отвернулся. Если тебе один раз удалось увернуться от кирпича, это не значит, что стоит просить приятеля кинуть еще.
Ната хотела коснуться его, но неожиданно с крайним удивлением посмотрела на свою ладонь.
– Эй! Я не могла даже коснуться тебя, хотя ты просто стоял! Ты не разрешил мне! Как это сделал? Мой дар не знал осечек! – сказала она.
– Твой дар? – переспросил Мефодий с улыбкой. Он понял уже, что, победив однажды, получил иммунитет.
– А чей? Не твой же? – возмутилась Ната.
В ее голосе, однако, не было уверенности.