Сергей видел, как Романов вернулся домой, но не поднялся ему навстречу. Он знал, что они непременно принялись бы обсуждать операцию и тогда полковник не сомкнул бы глаз до утра.
А ему требовался сон. Сергей слышал, как его друг повздыхал на кухне, пыхтя сигаретой, затем улёгся там же на крохотном диванчике. Зато поутру Романова разобрало, он разразился отчаянной бранью, не направленной ни на кого конкретно, но, выпустив пар досады, понемногу утих.
– Я чувствовал, что Коготь уйдёт! – хрипло промычал Романов, усаживаясь за стол. – Ещё до начала операции у меня под сердцем что-то стало ныть, как будто с досады.
– А кого же вы тогда накрыли? – спросил Сергей.
Ксения поставила на стол горячий чайник.
– У нас нет ничего к завтраку, – сказала она виновато. – Только половина батона сухой колбасы.
– Бросай её на стол, сгрызём, – распорядился Романов и добавил, возвращаясь к разговору о ночной операции: – Никого не накрыли мы. Только трупы. Куча телохранителей, Чемодан и два киллера, неизвестно кем подосланные.
– Чемодан? – удивился Сергей.
– Какой чемодан? – спросила Ксения.
Мужчины переглянулись удивлённо. Они никак не ожидали, что она, будучи женой Когтева, не слышала ни разу этой клички.
– Чемодан – это не чемодан, то есть не сумка, а человек, – вразумляюще произнёс полковник. – Это такая бандитская кликуха.
– А-а, теперь понятно. Я-то думала, что какой-то чемодан со шмотками нашли.
– Чемодан этот был не менее крутым зверюгой, чем твой недавний муж Михал Михалыч. Кроме того, он доводился родным отцом знаменитому Гоше Саприкову
– Гошин папаня? – искренне удивилась Ксения. – Потрясно! Дядя Ваня, они все, что ли, там такие?
– Где «там» и какие именно «такие»? – уточнил Сергей.
– Бандиты.
– Девочка моя, – спокойно ответил Романов, – ты напоминаешь мне свалившегося с неба ангелочка. Ты прикидываешься?
– Ничего я не прикидываюсь. И никакой я не ангелочек. Я с четырнадцати лет проституцией занималась. Ангелам такое не по силам, дядя Ваня, кишка тонка у ангелов. Что же до всех «этих», то я на самом деле никогда ни во что не лезла. Клянусь вам. У меня были деньги, но я не вкладывала их ни во что. Несколько раз у меня брали взаймы, затем возвращали и даже проценты приплачивали. А уж как и куда мои денежки пользовали, я не знаю. Честное вам пионерское слово даю.
– А ты пионеркой разве была?
– Нет.
– Оно и видно, – бросил небрежно Сергей. – А проституцией своей можешь не похваляться. Не великая это заслуга.
На минуту или две в кухне стало тихо. Все испытали какую-то неловкость от сказанных Сергеем слов.
– Ты, Ксюша, не горюй, мы все не без греха, – сказал с некоторой печалью в голосе Романов. – А про бандитов я тебе вот что скажу.
Он чиркнул спичкой и глубоко затянулся сигаретой. Белый дым окутал его усталое лицо.
– Я вот, к примеру, настоящий честный мент, милиционер то есть. Но честность моя заключается в том, что я не кормлюсь от бандитов, никогда ничего беру от них, кроме показаний на допросах. Встречаются и другие менты, ведь мы – такие же люди из костей, мяса и мозгов. Но с профессиональной точки зрения я по сути своей ничем не отличаюсь от моих врагов… К сожалению, мы с ними одной породы. Я вынужден также, как они, подкарауливать, ставить капканы, стрелять им в грудь или в спину – одним словом, убивать. И разница между ими и мной лишь в одном.
– В чём? – спросила девушка.
– В оплате. Бандюги работают за большие деньги, а я и мне подобные – за гроши. Получается, что я вкалываю не за жалованье, а за совесть, а они – только за денежки. Так что пусть это и единственное отличие, но оно существенное, очень даже существенное. И, на мой взгляд, оно перевешивает всё остальное.
– Но вы, дядя Ваня, ещё и от имени закона действуете. Разве это не имеет значения?
– Имеет, но куда меньше, чем моя совесть. Закон – зверь хитрый и гибкий, он часто меняет личину, сбрасывает шкуру, меняет цвет, выскальзывает из рук. Если я верно служу ему, то мне нередко приходится подлаживаться под то, что в душе меня вовсе не устраивает. Случалось ведь так, что вчера мне приходилось ловить тех людей, которых нынче я обязан защищать. Глянь-ка на Государственную думу. Мало ли там всяких… как бы их назвать?.. Совсем недавно я разговаривал с одним вором в законе и сказал ему, что я имею честь служить закону, которому подчиняется большинство народонаселения нашей страны и по которому, следовательно, население живёт. На это он ответил мне так: «Врёшь, начальник, это я живу по такому закону, как и большинство людей. А ты, начальник, служишь тому закону, который провозглашают во всеуслышание и который остаётся только на словах. Но в каждом человеке таится потребность жить не по лжи, а по правде. А правда велит драться за своё существование и сметать тех, кто на пути». Вот так сказал мне уголовник. И в том, что касается борьбы за существование, я не могу не согласиться с ним. Чтобы выжить, приходится грызть чужую глотку. И я не исключение. Я стреляю в бандитов ради того, чтобы они не уничтожили меня. И когда я пытаюсь оправдать мои поступки тем, что я служу закону и уничтожаю людей вне закона, я всегда вспоминаю, что для бандитов я сам нахожусь вне закона – вне их закона…
– И всё-таки вы работаете, а бандиты не работают, – не унималась Ксения.
– Ты и тут ошибаешься, детка. Они тоже работают. И не просто работают, а работают профессионально. И за работу получают деньги. Кроме того, множество тех, кто сейчас выступает по другую сторону баррикад, раньше стояли со мной бок о бок, были моими друзьями, мы с ними одну лямку тянули. Не так это всё просто, как представляется на первый взгляд, девочка… Бандиты, воры, шулеры – все они занимаются каждый своей работой. Они так и говорят: «работать». Когда условия изменяются по той или иной причине, например власти затягивают удавку закона потуже, вся эта братва так и говорит: «Работать совсем стало невозможно». Для них это работа. Такая же работа, как для чиновников сидение за конторским столом от звонка до звонка.
– Вы так рассуждаете, дядя Ваня, будто оправдываете их.
– Ничуть. Я никого не оправдываю. Я просто пытаюсь смотреть на вещи отстранённо. Иначе я не смогу понимать, что происходит. А мне нужно понимать преступников. Преступник ведь не считается официально преступником до тех пор, пока суд не объявит его преступником. Когда же политика вдруг поворачивает оглобли, всё перемешивается. Совсем, кажется, недавно строго каралось распространение журналов с голыми девками. А сегодня это в порядке вещей. Ты вот, к примеру, на этом сделалась звездой.
– А до того была проституткой, – вспомнил Сергей, но тотчас поспешил сгладить сказанное: – Извини, Ксюха. Я не в том смысле, что я тебя презираю, не подумай. Проституция – способ зарабатывания денег, стало быть, тоже профессия. Одни латают ботинки, другие малюют картины, третьи сеют хлеб, четвёртые раздвигают ноги… Любопытная штука – профессия. Большинство из нас работает для того, чтобы ублажать других. Можно или нельзя прожить без продукта нашего труда – это вопрос особый. Но факт есть факт: мы все ублажаем других. Музыканты, художники, писатели, официанты, массажисты, артисты всех мастей все мы клоуны, из кожи лезем вон, чтобы развлечь клиента и получить за это деньги. Желательно побольше денег. И получается, что все мы занимаемся проституцией. Так что ты, Ксюха, не обижайся на меня. Я ведь не обвиняю тебя. Ты принадлежишь к одной породе, я – к другой. Кому-то нужен я, кому-то – ты. В этом нет ничего обидного.