— Ты сможешь понять это только после смерти, — ответил Иешуа.
— Почему не сейчас?
— Есть недоступные для человеческого разума знания. Только переступив пределы привычного нам бытия, мы становимся способными понять многое из того, что не понимали при жизни.
— Почему? Ответь мне, почему человеку не дано овладеть всеми знаниями?
— Так задумал Бог.
— А ты видел его? Ты говорил с ним? Ты слышал его?
— Да. И ты тоже видел, говорил, слышал.
— Разве? — Артур мучительно замолчал.
— Да, только ты не осознаёшь этого. Бог присутствует всюду, в каждом из нас, в каждой капле нашей крови, в каждом витке наших мыслей. Прислушайся к себе, и ты услышишь дыхание Бога.
— Ты говоришь так, будто это совсем легко. — Артур закрыл глаза и склонил голову. Его сильные руки опустились ладонями на пол, всё тело обмякло. Казалось, Человек-Медведь готов был упасть. — Я прожил громкую жизнь, но не сумел обрести мудрости. Я возводил крепости, собирал племена в единый кулак, воевал, прокладывал дороги от города к городу. Однако, слушая тебя, я задаюсь страшным вопросом: не напрасны ли все мои усилия? Я вёл за собой народ, но имел ли я на это право? А народ — имел ли он право верить мне? Не ошибались ли все мы?
— У каждого свой путь. Ты вписал в книгу жизни слова своих шагов, твои воины вписали свои слова, твоя жена — свои, Мерддин — свои. Нет ненужных людей. Каждому определена важная роль, исключительная роль. Ни одна из них не является более или менее значимой, чем другая. В этом сокрыта удивительная правда жизни. Жизнь грешника, если положить её на чашу весов, весит столько же, сколько жизнь праведника. Добро таит в себе не больше правды, чем зло. Ночь нужна человечеству не меньше, чем день. — Иешуа протянул руку и невесомо коснулся головы Артура. — Ты спрашиваешь, не ошибались ли все вы… Нет, не ошибались. Никто никогда не ошибается, потому что Бог не обязал нас идти единственным предначертанным путём. Создатель дал нам возможность выбора, поэтому мы шагаем столь разными дорогами. Каждый наш шаг — это опыт. Всего лишь опыт. Не оценивай свою жизнь мерами добра и зла, потому что эти меры условны. Оценивай каждый свой день как приобретённый опыт, только как опыт… Ты понимаешь меня?
— Нет, — Артур покачал головой.
— Что ж…
Иешуа поднялся и беззвучно прошёл к двери.
— Настанет время, и поймёшь, — сказал он, остановившись посреди комнаты.
— Ты покидаешь меня? — Артур проворно вскочил.
— Я никого не покидаю. Вглядись в себя, и ты увидишь, что я живу в тебе.
Иешуа улыбнулся и вновь шагнул к двери.
— Но ты уходишь! — воскликнул Человек-Медведь. — Почему?
— Мы все уходим однажды. Так устроен мир.
— Я хотел поговорить… Мне нужно о многом расспросить… — Артур метнулся было следом за гостем, едва тот переступил порог, но Иешуа остановил его мягким и вместе с тем властным жестом.
— Мы наговорились сполна. Я ответил даже на те твои вопросы, которые не успели ещё созреть в твоей голове. Настанет время, и ты всё поймёшь, Человек-Медведь… Теперь ты должен уснуть. Уже подкрадывается рассвет…
Дверь затворилась. Служившее ручкой массивное металлическое кольцо чуть заметно качнулось, легонько брякнуло.
Артур ощутил внезапную пустоту. Голова закружилась, и он застыл, боясь сделать хоть шаг.
«Что ж это? Сплю я или нет? Сплю, конечно, иначе как бы всё это могло быть? Ко мне приходил Христос… Нет, такого не может быть… Я не верю в это… Да и сам он заверил меня, что он не Христос… Но тогда кто? Он подтвердил, что был казнён на кресте и что умер… Но тогда как же он пришёл ко мне?.. Разумеется, это пригрезилось мне… Но разве это имеет значение? Разве не живу я во сне? Разве не слышу важные для меня слова? Разве не посещают меня во сне Сиды, чтобы дать подсказку, когда меня одолевают сомнения? Сон — тоже жизнь… Не в том вопрос, вижу ли я сейчас сон, а в том, кто был этот Иешуа… Ах, Мерддин, почему тебя нет сейчас рядом? Почему не растолкуешь мне всё это?»
Артур побрёл к кровати и осторожно опустился на неё.
— Гвиневера, ты спишь? — несильно потрепал он за ногу жену.
— Что? — отозвалась она сквозь сон.
— Ты спишь…
Он лёг на спину и закрыл глаза.
Через мгновение он резко сел, оглянулся, вскочил и почти бегом направился к двери. Громко топая, он пробежал через просторный зал и распахнул входную дверь. На крыльце сидел охранник. При виде Артура, он быстро поднялся и нацепил на голову лежавший у ног шлем.
— Что случилось, государь? — спросил стражник с беспокойством и взялся за рукоять меча.
Артур ощупал цепким взглядом двор. Со стороны крепостной стены доносился звук варгана — кто-то из дозорных развлекал себя нехитрой игрой. Возле запертых ворот повизгивала лохматая собака, играя с обглоданной костью.
— Кто-нибудь из чужих выходил отсюда? — Артур повернулся к охраннику.
— Нет, государь. Разве я допустил бы? Никого не было.
— Не было… Конечно, не было… Значит, всё приснилось…
Уже заметно рассвело, и Артур понял, что с момента разговора с ночным гостем минуло несколько часов.
— Или ты спал на посту? — Вледиг строго посмотрел на воина.
— Нет, государь.
— Мы все спали, — задумчиво произнёс Артур. — Мы все спим…
— Я не спал, мой господин! Глаз не смыкал! — настаивал охранник.
— Все спим и видим сон, — сказал Артур, размышляя о своём. — Может, он прав?
— Кто, государь?
Артур не ответил и скрылся за дверью.
* * *
Огромный военный лагерь раскинулся на обрывистом берегу ленивой извивающейся реки. Вокруг палаток выстроились стеной походные повозки, которых всегда было слишком много и которые всегда замедляли передвижение Артурова войска. В повозках обычно ехали женщины, не желавшие бросать своих мужей и наблюдавшие за каждым сражением, подбадривая мужчин и служа им живым напоминанием — ради кого велась война. Сейчас все спали. Вялыми струйками к небу тянулся дым угасавших костров. Утро было тихим, в мягких голубоватых тенях.
Чуть в стороне от лагеря таинственно возвышался древний насыпной курган, утыканный вертикальными камнями в два человеческих роста. Эти неровные каменные столбы и плиты, покрытые резьбой кельтских узоров, стояли в десяти шагах друг от друга и составляли гигантскую спираль, центр которой фиксировался на вершине кургана. В розоватых тонах восходящего солнца эти каменные громадины смотрелись призрачно и почти невесомо…
Одинокий всадник, обогнув мегалитическую постройку, быстро скакал вдоль берега, размахивая рукой.
— Саксы! Германцы! — кричал он.
— Тревога! Саксы! — подхватил его крик дозорный и, приложив к губам рог, пронзительно затрубил.