Сначала Александр хотел, было, отодвинуть штору, чтобы в палате стало немного светлее, но потом раздумал: лишний свет ему ни к чему, с тем, что он задумал, лучше справляться без света.
Он подождал, пока глаза начнут более ясно различать предметы, и подошел вплотную к кровати Ядвиги. Девочка лежала на спине, глаза ее были закрыты. Выражение лица было таким же, как всегда, когда Александр приходил в ее комнату пожелать спокойной ночи и заставал ее уже спящей. Боже, как давно это было! В какой-то иной, прошлой жизни, в которую ему уже нет возврата. Тогда еще все были живы…
«Надо идти до конца…»
Александр сжал зубы, наклонился и резко выдернул подушку из-под головы Ядвиги. Мгновения хватило на то, чтобы глаза девочки открылись. Они встретились взглядом, и Кара успел увидеть в глазах Елички ужас и мольбу. Но отступать было уже некуда. Скривившись и сделавшись похожим на зверя, загнанного в угол, он набросил подушку на лицо беспомощной девочки и навалился на нее всем телом…
– А ты купился, гаденыш, – вдруг совсем близко раздался чей-то мужской голос.
Если бы прогремел гром или разверзлась под ногами земля, и то Александр был бы поражен намного меньше, нежели услышав этот голос. Он тотчас узнал его. Голос этот принадлежал судебному следователю по наиважнейшим делам…
Кара повернул голову и увидел выходящего из-за штор Воловцова. В следующее мгновение Александра отбросило от кровати сильным толчком в грудь, а потом Иван Федорович убрал подушку с лица Ядвиги и, приподняв ее голову, положил подушку на место.
– Теперь можешь не беспокоиться, – мягко произнес он, глядя на девочку. – И постарайся уснуть…
Лицо Елички прояснилось, и она закрыла глаза. Боже, она и правда все поняла!
А Иван Федорович повернулся к застывшему, как восковая фигура, Александру:
– Знаешь, у меня было одно дело несколько лет назад… – глухо произнес он. – Трое мужиков, напившись, убили мальчика по имени Коля и отняли у него руку. Отрезали… У воров говорят, если отнять руку у невинного и еще живого ребенка, то эта рука будет оберегать их потом от разных бед и станет позволять им воровать беспрепятственно и безнаказанно. В общем-то, мальчик попал к ним случайно, в чем виноват был его родной дядя. Если бы он не попался и Коля сам не напросился прокатиться, с ним ничего бы такого не случилось… Так вот, эти сволочи, негодяи и упыри по сравнению с тобой – просто рядовые пьяные подлюги. А ты, Кара, такая мерзость, каковой мне еще не приходилось видывать…
– Вы ничего не докажете, – севшим голосом скорее прошипел, нежели произнес Александр. Даже в темноте было видно, что его трясет. От злобы, ненависти и еще чего-то такого, чему не доставало слов. – Мало ли зачем я пришел ночью в клинику? Свидетелей-то у вас нет…
– Как это нет? Есть свидетели! – раздалось от двери. – И даже двое…
Александр резко обернулся: на пороге палаты стоял начальник отделения сыскной полиции Лебедев, а из-за его плеча испуганно выглядывала сестра-нянечка. И даже в тусклом свете коридора было видно, как блестят от слез и возмущения ее глаза…
Кара опустил голову.
Все… Конец пути… Дальше, и правда, идти некуда…
– Поздравляю! – Председатель департамента уголовных дел судебной палаты статский советник Геннадий Никифорович Радченко с удовольствием пожал руку Ивану Федоровичу. – Блестящее завершение дела! Я уже написал рапорт о представлении вас к ордену Станислава Второй степени. Надеюсь, его превосходительство господин Завадский ничего не будет иметь против такого решения и даст рапорту ход.
– Я тоже надеюсь, – улыбнулся Воловцов. – Благодарю вас.
– А эта младшая дочь Алоизия Осиповича… Она что, действительно пошла на поправку? – спросил Радченко.
– К сожалению, нет, – ответил Иван Федорович. – Но мне кажется, что с ней не все так безнадежно…
– Дай бог, дай бог! Что ж, еще раз поздравляю вас, Иван Федорович. Надо полагать, суд вынесет этому ублюдку надлежащий вердикт…
– Смею надеяться, – произнес Воловцов, уже готовясь к тому, что ему будет поручено новое дело. У Радченко так не бывало, чтобы чиновник находился не у дел…
– Не забудьте, к пяти часам пополудни вас ждет господин Завадский.
– Я помню, Геннадий Никифорович, – ответил Воловцов.
– Что ж, не смею вас больше задерживать, – произнес председатель департамента уголовных дел. – Сейчас отдыхайте, выспитесь хорошенько, ну, а завтра… – Радченко посмотрел на напольные часы в своем кабинете, – жду вас часикам к десяти к себе. У меня к вам будет новое дело…
«Какое?» – хотел, было, спросить Иван Федорович, но промолчал. Придет завтра – и все узнает. А коли сегодня начальством велено отдыхать, стало быть, надо отдыхать…
Из судебной палаты Иван Федорович вышел в приподнятом настроении. Первопрестольная столица жила своей обычной жизнью: люди спешили по своим делам, улицы были заполнены колясками и экипажами, среди которых, явно выигрывая в скорости, сновали английские четырехколесные «ланчестеры», германские «мерседесы» и французские «рено», оставляя за собой гарь, от которой воротили морды извозчичьи лошади. Приказчики зазывали прохожих в свои магазины, нищие цеплялись за полы пальто прохожих, выпрашивая алтын или пятачок, Христа ради, гувернантки и мамки выгуливали господских чад, следя, чтоб они не выбегали на проезжую часть улицы. И никому не было дела ни до семейства Кара, ни до судебного следователя Воловцова, собственные заботы и надежды переполняли москвичей без малейшего остатка…
А осень уже крепко вступила в свои права. В парках и садах дорожки все более и более засыпались желтыми и красноватыми листьями, прибавляя дворникам работу. По утрам было уже свежо, а в иной вечер без пальто или плаща и нечего было думать, чтобы выйти на улицу.
Несмотря на бессонную ночь, спать не хотелось. К тому же приподнятое настроение духа бодрило: порученное дело раскрыто, доведено до конца, а преступник – обличен. Было такое чувство, будто болезнь, мучавшая Ивана Воловцова на протяжении многих дней, вдруг нежданно отступила, и жизнь заиграла иными красками – живыми, яркими и радостными…
– Рад. Весьма рад, что не ошибся в вас, поручая вам это непростое дело… – Владимир Александрович Завадский старался не встречаться с Воловцовым взглядом. Ему было неловко за распеканцию, устроенную судебному следователю неделю назад. – Прошу извинить меня, что в последнюю нашу встречу был с вами довольно резок и, наверное, несправедлив к вам. Но кто бы мог подумать, что сын может хладнокровно убить заранее приготовленным колуном мать и сестру и покушаться на жизнь своей младшей сестры, еще совсем ребенка?! И из-за чего, главное? Из-за какой-то, прости Господи, бабьей юбки! В какую пропасть мы катимся?
Задав риторический вопрос, Завадский замолчал, видно, ожидая каких-то слов от Воловцова. И тот ответил именно так, как от него ждали. Мол, он, конечно, все понимает и ничуть не держит зла на его превосходительство, поскольку, во-первых, и права такого не имеет, а во-вторых, и сам, дескать, поначалу не мог поверить, что такое возможно со стороны Александра Кара. Но потом-де появились некоторые сомнения, которые не давали ему покоя, а затем и убежденность в его виновности. Надлежало только изобличить преступника, что было крайне затруднительно, но все же удалось. При непосредственной помощи начальника сыскного отделения господина Лебедева, участие которого в этом деле он, судебный следователь Воловцов, просит также отметить…