— Он сказал, что с нетерпением ждет моего возвращения, — продолжала Эмили, — и спросил, не собираемся ли мы заехать в Экваториальную Гвинею, раз уж будем в Габоне. Мы не собирались, потому что об этой стране мало что известно и гипотетическое удовольствие не стоило возможных проблем.
Эмили помолчала, будто раздумывая над своими последними словами, а потом посмотрела на Монро и продолжила:
— Он сообщил, что ведет разведку нефти в этой дикой и далекой от цивилизации стране. Рассказал и о том, что предшественник нынешнего президента закопал государственную казну возле своей родной деревни. Мы вылетели в Луанду и, по-моему, в тот же вечер пристроились на грузовое судно, отправлявшееся в Габон. Дня через три мы оказались в столице и хотели оттуда перебраться в Камерун по суше. Тогда я и рассказала ребятам о легенде про Экваториальную Гвинею, услышанной от отца, и они решили, что было бы круто побывать в стране, куда так редко забредают путешественники. Вот тогда мы и поменяли маршрут, намереваясь добраться до Камеруна через Экваториальную Гвинею. Мы получили визы, но дозвониться никому из родителей я не смогла и поэтому направила послание по электронной почте, сообщив отцу, куда мы направляемся.
— А почему отцу? — прервала ее Монро. — Почему не матери?
— Я разговаривала с отцом, когда была в Луанде, и он сказал, что мама поехала навестить друзей на ранчо в Вайоминг и вернется только через пару недель, поэтому и я написала ему, а не ей.
Монро вопросительно взглянула на Брэдфорда, и он дал понять, что Элизабет не ездила в Вайоминг. Эмили, ничего не заметив, продолжила:
— Мы ехали по дороге от Ойема до Монгомо, когда на КПП нас остановили военные и стали придираться. Тогда мы особо не удивились этому, потому что раньше уже с подобным сталкивались. Но у Мела неожиданно поехала «крыша». За несколько дней до этого, может, за неделю, в его поведении вдруг появились какие-то странности: он разговаривал сам с собой, бормотал что-то, страдал паранойей. Но потом становился абсолютно нормальным. Мы еще рассказывали ему о том, что он вытворял, и вместе над этим смеялись. Но на этот раз Мел просто обезумел: стал кричать и набросился на одного из солдат, а потом все вообще вышло из-под контроля. — Она задумалась, устремив невидящий взгляд в середину комнаты. — Они убили его. Прямо там, зарубили мачете, а мы с Кристофом все это видели. А потом Кристоф сорвался с места и побежал. Я не знала, что делать, и побежала за ним. Мы долго бежали, и мне почти удалось ускользнуть. Думаю, что Кристофу наверняка удалось. Я видела, как он бежал в сторону границы, а потом получила удар и потеряла сознание.
Очнулась я в городской тюрьме, вся в крови и синяках, рука сломана, ребра ныли, очень сильно болела нога — думаю, там тоже был перелом. Порезы — наверное, от мачете — кровоточили. — Она подняла подол выше колен и показала большие шрамы, обычно остающиеся от глубоких порезов. Никаких швов явно не накладывалось. — На спине и животе тоже есть шрамы. Не знаю, сколько времени я там провела — несколько раз я приходила в себя, а потом снова теряла сознание. Потом я вдруг оказалась в чистой комнате, было уже не так больно, и я увидела мужчину, потом ставшего моим мужем. Он сказал, что спас меня, что знал, кто я, что вернет домой, и очень хорошо со мной обращался.
Но домой он меня так и не отправил: обещал это сделать, когда я окрепну, а потом все время находились какие-то причины отложить отъезд. Не знаю, сколько прошло времени, но, думаю, месяца через три или четыре он сообщил, что моя жизнь в опасности и единственный способ ее сохранить — это выйти за него замуж. Дважды я пыталась бежать, и каждый раз меня после этого сажали под замок. Были угрозы, побои и вообще всякое…
Эмили помолчала и с трудом сглотнула, обводя комнату взглядом. Монро видела, что она с трудом сдерживает слезы.
— Думаю, что примерно через год у меня появилась возможность позвонить по телефону с международным выходом. Я пыталась поговорить с мамой, но ее телефон был отключен. — Она повернулась к Брэдфорду: — Они по-прежнему живут в Хьюстоне? — Тот неуверенно кивнул. — Тогда я позвонила папе на работу. Пробиться через секретарш оказалось очень непросто, но в конце концов меня соединили. Однако разговора не получилось. Я сказала ему, кто я, где нахожусь, что хочу вернуться домой, а меня не пускают, а он велел мне никогда больше не звонить. Может, он решил, что его разыгрывают, не знаю. Больше меня с ним никогда не соединяли, хотя я и пыталась дозвониться. Однажды меня застали с телефонной трубкой в руке, и муж избил меня сильнее обычного и сказал, что если я когда-нибудь повторю эту глупость, то расстанусь с жизнью.
Примерно в то же время я поняла, что беременна, и, поскольку надежды на то, что когда-нибудь удастся отсюда выбраться, не было, я решила, что надо как-то устраиваться, и согласилась выйти замуж за Тимотео, перестала убегать и пытаться позвонить. С тех пор жизнь стала более-менее нормальной.
Рация, прикрепленная к поясу Монро, издала сигнал, и беседа прервалась. Брэдфорд бросил на нее встревоженный взгляд: Бейярд решил бы выйти на связь только в крайнем случае. Монро отстегнула камеру от лацкана, вытащила из кармана записывающее устройство и сунула Брэдфорду в руку. Пристегивая к его рубашке камеру, она прошептала:
— Нам это может понадобиться не просто для того, чтобы доказать, что она жива. Пусть она наговорит в камеру место и время записи, дату своего рождения, имена и фамилии родителей, расскажет о себе. В общем, сделает заявление. Было бы хорошо, если бы она рассказала о каких-то моментах из детства, о которых ни ты, ни я знать не можем.
Брэдфорд повернулся к Эмили, стараясь скрыть за улыбкой тревогу от полученного по рации сигнала. Монро вышла из комнаты и, убедившись, что ее никто не слышит, ответила на вызов.
— Открой входную дверь! — сказал Бейярд.
Монро направилась к входной двери. В прихожей было тихо, хотя наверняка домашняя шпионка находилась где-то поблизости. Монро открыла дверь, и Бейярд вошел в дом. Вместо формы на нем были джинсы и широкая футболка, почти скрывавшая спрятанное под ней оружие. Выражение лица было серьезным и сосредоточенным. Он протянул ей два пакета с гражданской одеждой.
— По радио объявили о предотвращении попытки государственного переворота, — сообщил он. — Местные военные ищут в окрестностях Монгомо людей в израильской камуфляжной форме, по описанию похожих на нас. В городе уже объявлена тревога.
Он помолчал и, не дождавшись ее реакции, сам сделал вывод:
— Ничего подобного, естественно, не было. Ванесса, они ищут нас. В полицейском участке уже очень скоро сообразят, что к чему. Нам надо убираться отсюда.
В груди Монро снова зазвучал бой боевого барабана. Тревогу подняла явно не домашняя шпионка: слишком мало прошло времени с их появления, а операция по поимке уже приняла такие масштабы. О намерении проникнуть в страну под видом израильских военных знали только три человека: Логан был в Соединенных Штатах, а двое других находились здесь, в доме. Она сделала глубокий вдох и сдавила пальцами переносицу. Вот почему она всегда предпочитала работать в одиночку. Никаких обязанностей, никаких напарников, никаких непредвиденных осложнений.