Саня умылся, провел мокрой ладонью по сальным волосам, снял олимпийку и повязал ее себе на пояс. Все. Решено. Если еще минут пять назад он хотел возложить все на крестного (он его втянул, пусть и вытягивает), то сейчас было решено закончить с этим делом без разрешения Семена. Ему не нужно ничье разрешение.
Сашка подошел к мосту. Луна освещала потрескавшееся бетонированное покрытие. На другом конце моста стояла девушка. Он знал в деревне всех, но эта была… Сашка замер. Он был уверен, что это Вера. Девушка засмеялась. Весело и звонко. Шлюха злила его. Мертвая девка бесила его. Вера снова засмеялась и, задрав подол сарафана, побежала к дому, где жил писака. Саня заревел.
Она была жива! Шлюха была жива, и теперь они с писуном могут сдать их. Да клал он на всех! Они сдадут его, Сашку. Каким образом ожила эта потаскуха, он не знал. И от этого становилось страшно. Он видел ее труп. Он слышал хруст сломанных костей черепа. Он видел, как ее опускали в гроб. Он видел! А самое главное, он слышал треск ее башки! Мерзкий звук. Его всегда передергивало, когда он вспоминал. А теперь он хотел забыть. Забыть!
Саша, отогнав страх, пошел к дому, в котором уже не был два с лишним года. Калитка была открыта. Саша заглянул во двор. Писатель сбежал с крыльца и пошел к сараю. Когда постоялец скрылся внутри покосившейся постройки, Александр пересек двор от дерева к дереву, от дерева к дому.
В коридоре остановился. Посмотрел на кухню. Нет, слишком мала. Если туда еще зайдет и писатель, то они умрут оба. От удушья. Саша вышел на крыльцо и посмотрел в сторону сарая. Можно было спрятаться за него, подождать, пока заснет, а потом просто придушить подушкой. Ведь именно так он и хотел убить эту шлюху. Только она спала как… шлюха. Он захотел трахнуть ее. И ведь его понять можно. По крайней мере, он сам себя понимал. Они не жили как муж с женой уже около полугода. Вот он и решил взять то, что по праву принадлежало ему. Он взял ее, как только было душе его угодно, а потом (несмотря на то что лицензия на ее убийство была у него в кармане, Саня передумал ее убивать) она собственноручно подписалась под смертным приговором. Она говорила и говорила. Что напишет заяву и посадит его. Она даже, хихикая, рассказала, что с ним сделают в тюрьме то же самое, что он сделал с ней пять минут назад. Вот у него и засвербело в заднем проходе, а если проще сказать, заиграло очко, которое ох как настрадается, если она приведет в исполнение свои угрозы. Он не хотел это слушать.
Саня даже не понял, откуда взялся молоток. Он будто был в его руке с самого начала. Саша просто забил ее. Даже когда она уже была мертва, он бил и бил. Правая сторона лица стала похожа на кровавую маску, глаз вытек. И вот тогда Саша понял, что хочет еще. Он трахнул ее снова. Только теперь он уже не слышал угроз и упреков. Девочка была как шелковая. Впервые за четыре года совместной жизни занятие сексом удовлетворяло обоих.
Когда он очнулся, оторвался от воспоминаний (местами даже приятных), к сараю бежать было поздно. В окне погас свет, а это значило, что писатель вот-вот выйдет оттуда. В комнату возвращаться тоже нельзя. Подсказка резанула слух. Скрип открываемой двери пристройки. Саша, не выпуская из виду сарай, шагнул в темную комнату.
Присутствия кого-то чужого, враждебно настроенного, он не замечал до самого последнего момента. То есть до тех пор, пока его не сбил с ног сильнейший удар. Смех, раздался смех. Вера была в комнате. Сетка на кровати скрипнула. Саша посмотрел туда, но никого не увидел.
– Тебя будут иметь шваброй. Наденут гондон и… Зачем гондон? Ты же и есть гондон. Они тебя наденут на швабру. Потом по очереди дадут в рот…
– Заткнись! Заткнись, дрянь! Ты же мертва! Ты не можешь мне угрожать! Ты ничего не можешь мне сделать!
Девушка появилась справа и шепнула на ухо:
– Ты для себя сделал все сам.
Он повернулся к ней, но она исчезла.
– Ты родился гондоном.
Теперь она сидела на кровати, скрестив ноги.
– А раз ты таким родился…
– Заткнись!
Она снова исчезла.
– Заткнись, пожалуйста, – захныкал Саша. – Я не хочу это слушать.
Вера стояла за его спиной.
– У тебя только один выход. Ты должен тихо лежать в упаковочке, иначе рискуешь быть использованным.
– Я не хочу… Я не хочу это слушать!
Саня закрыл руками уши и начал раскачиваться из стороны в сторону.
– Тебя будут опускать каждый день, макать головой в унитаз, мочиться на тебя…
Он упал на колени и зарыдал.
– Нет! Не хочу! Я не хочу это слушать!
Вера появилась перед ним. В руке у нее был молоток. Сашка понял, она хочет отомстить. Радостная, но глупая мысль пробежала где-то на задворках сознания. «Меня не посадят». Он попытался убрать руки от головы, но они будто приросли к ушам. Саша в панике задергался.
Девушка подошла ближе. В другой руке у нее было два гвоздя. Сотка или стопятидесятка. Она приставила острием к руке гвоздь и ударила по шляпке молотком. Жуткая боль пронзила тыльную сторону ладони. То же самое она проделала и со второй рукой. А потом он услышал хруст ломаемой кости. Гвоздь, пробив барабанную перепонку, вошел в голову. Странным образом Саша был обездвижен, но все еще жив. Гвоздь убил его еще до того, как коснулся серого вещества.
* * *
Дима дернулся. Наверху что-то упало. Ящик с инструментом или гвоздями. Дима посмотрел на монитор. Вдохновение ушло. Черт бы побрал того, кто там лазает. Вдруг эта мысль ужаснула его. Кто может там лазить среди ночи? Ящик с гвоздями не сдует сквозняком. Он пожалел, что не взял с собой кочергу. Он скоро повесит себе на пояс кочергу и будет ходить с ней по деревне. Будет этаким деревенским дурачком. Все к тому и идет. Призраки, насильники и убийцы, три обезьяны и дверь в полу.
Сысоев встал и пошел к лестнице. Каждый его шаг отдавался болью в голове. Не надо было пить с этими придурками. Он высунул голову из проема и осмотрел сарай. Ящик валялся у кресла, гвозди и саморезы были рассыпаны рядом. Его могла свалить чья-нибудь кошка. Дима поднялся наверх. Подошел к ящику, махнул рукой и пошел к двери. Становиться на четвереньки и собирать это барахло ему хотелось меньше всего. Что бы с удовольствием он сейчас сделал, так это выпил бы баночку пива. В холодильнике его как раз ждала парочка покрытых испариной жестянок.
Дима выключил свет. Еще раз обернулся на ящик, потом посмотрел на дверь в подвал. Почему-то он все еще ждал подвоха от двери в полу. Точнее, не совсем от нее. Он все время ждал, что оттуда выйдет кто-нибудь. Но нет, сегодня у призраков были какие-то другие дела. А у него только одно – выпить пива. Он вышел во двор. Зевнул и только теперь понял, что очень хочет спать. Так что пиво могло и подождать до завтра.
Дима, не раздеваясь, лег на застеленный диван. Он провалился в сон, как только коснулся подушки. И практически сразу же ему приснилась мама. Она плакала. Он почему-то ее такой и запомнил. Может, потому, что он ее и доводил до такого состояния. Дима, учи уроки. Не хочу. Дима, сходи в магазин. А на конфеты дашь? Дима, почисть зубы. Я вчера чистил. Димочка, вставай в школу. Да что мне с твоей школы? И так далее, и все в том же духе. Да лучше б ты с отцом тогда погиб. Нет, она так не говорила, но Дима читал это в ее глазах. И наверняка, чтобы скрыть эти мысли, она плакала. Почти все время плакала. Ну, хватит, подходил он к ней, перестань. Вот на что его хватало. У постороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что Дима ненавидит свою мать. Но это было обманчивое впечатление. Он ее очень любил. Может быть, как-то по-своему, но все же. Потом, повзрослев, он понял, что это он загнал ее в могилу. Родители отдают своим чадам все: любовь, нежность и свое здоровье. Он каждый раз, начиная с пятилетнего возраста, отбирал у нее кусочек здоровья. В тот день был первый кусочек.