Мать попыталась сесть:
— Так, немножко. Ничего страшного.
— Дать таблетку?
— Нет, все в порядке. Просто никак не могу перестать думать о твоем брате.
— Хочешь, я позвоню, чтобы он приехал?
— Нет. Зачем зря беспокоить. Он наверняка слишком занят, ему нужно отдыхать.
— Не думаю. Наверное, ему нужно с тобой поговорить.
— Хорошо, может быть, завтра. Он мне только что снился. И ты тоже, дорогая. Мне снились мои дети. Так что давай сегодня дадим ему выспаться. Ему это нужно. Да и тебе тоже. Почему ты не спишь?
— Работала.
— Придумывала какой-нибудь конкурс? Что на сей раз? Цитаты? Анаграммы? Какие подсказки ты им дашь?
— На этот раз автор загадки не я. Я пыталась разгадать загадку, которую мне прислали.
— У тебя много поклонников.
— Они не меня любят, мама. Они любят головоломки.
— Вовсе не обязательно. Нельзя себя так недооценивать. И не надо прятаться.
— Для псевдонима много причин. Мама, ты хорошо это знаешь.
Мать откинулась на подушки. Она была еще не стара, но ее изнурила болезнь. Кожа на шее обвисла, поредевшие спутавшиеся волосы в беспорядке разметались по белой подушке. Они по-прежнему были золотисто-каштановые: дочь раз в неделю помогала ей их подкрашивать, и этого часа они ждали обе. Не то чтобы у стареющей матери еще оставалось желание прихорашиваться — рак заставил ее об этом забыть. Но волосы она все равно продолжала подкрашивать, и дочь это одобряла.
— Мне нравится имя, которое ты себе выбрала. Сексуальное.
Дочь засмеялась в ответ:
— Куда сексуальней, чем я сама.
— Мата Хари. Шпионка.
— Да, но не самая лучшая, сама знаешь. Ее поймали и расстреляли.
Мать фыркнула, а дочь улыбнулась, думая при этом, что, сумей она чаще смешить мать, болезнь развивалась бы не так быстро.
Мать подняла взгляд к потолку, словно там что-то было написано, а затем с живостью произнесла:
— Знаешь, была такая история… я ее вычитала в книжке, еще когда была похожа на себя… так вот, перед тем как французский офицер, командовавший расстрелом, выкрикнул: «Огонь!» — Мата Хари рванула на себе блузку, обнажив грудь, словно бросая вызов солдатам и спрашивая их, хватит ли у них смелости изрешетить пулями такое совершенство…
Мать ненадолго закрыла глаза, словно для того, чтобы вспоминать рассказ, требовалось усилие, и дочь присела на край кровати и взяла ее за руку.
— Но ее все равно расстреляли. Печально. Что ж, мужчины — они мужчины и есть.
И они обе улыбнулись.
— Это просто псевдоним, мама. В самый раз для моей рубрики.
Мать кивнула.
— Пожалуй, приму таблетку, — сказала она. — А завтра мы позвоним твоему брату. Пускай побольше расскажет нам о тех, кто убивает. Может, он в курсе того, почему те солдаты выполнили команду. Уверена, у него на сей счет имеется какая-нибудь теория. Это будет забавно. — При этих словах мать слегка закашлялась.
— Это было бы прекрасно.
Дочь протянула руку к подносу и открыла флакон с таблетками.
— Может, сразу две? — попросила мать.
Сьюзен поколебалась, но потом высыпала себе на ладонь две таблетки. Мать открыла рот, и дочь осторожно положила таблетки ей на язык. Затем помогла ей приподняться на подушках и поднесла к губам чашку с водой.
— Вкус ужасный, — пожаловалась мать. — А ты знаешь, что, когда я была маленькой, в Адирондаке [3] можно было пить прямо из горных речек? Просто наклонись, зачерпни и пей самую чистую, самую холодную воду. Вода была такая плотная, тяжелая… мы глотали ее, как пищу. Она была холодная. Чудесная, чистая и очень холодная.
— Да, ты мне рассказывала… — ласково улыбнулась ей дочь. — Много раз. Но теперь все не так. Все изменилось. И тебе нужно отдохнуть.
— А здесь жарко. Всегда жарко. Знаешь, иногда я не понимаю, что горячей — тело или воздух. — Немного помолчав, мать добавила: — Хотелось бы мне снова попробовать ту воду, хотя бы раз.
Сьюзен опустила голову матери на подушку и подождала, пока веки не затрепетали и не закрылись. Выключила лампу возле кровати и вернулась к себе. Коротко оглядела комнату, ища глазами какую-нибудь вещь, которая была бы не просто обычной и функциональной или хотя бы не такой бездушной, как револьвер на столе рядом с компьютером, а которая говорила бы о том, кто она, Сьюзен, или кем хочет стать.
Но она ничего не нашла. Кроме смотревшей на нее со стола записки:
ПЕРВОЕ ЛИЦО ВЛАДЕЕТ ТЕМ,
ЧТО СПРЯТАЛО ВТОРОЕ ЛИЦО.
«Ты просто устала, — мысленно сказала она самой себе. — Много работала, а сейчас сезон гроз и чересчур жарко». Жарко не то слово. Где-то над Атлантикой еще бушуют штормы, возникшие у африканского побережья, набравшие силу над океаном, и, приглядывая, куда бы обрушиться, они движутся на Карибы или, того хуже, во Флориду. Она подумала, что он вполне может двигаться к ним. Поздний шторм. Ураган. Старожилы Аппер-Киз говорят, поздние штормы в конце сезона хуже всего, хотя на самом деле какая разница. Ураган всегда ураган. Сьюзен постаралась взять себя в руки. Глупо пугаться какой-то анонимной записки, пусть даже она не смогла ее разгадать.
Несколько секунд она старательно пыталась поверить в эту ложь, а затем снова села за стол и схватила блокнот с отрывными страницами из желтой линованной бумаги.
Первый человек…
Может быть, Адам? Возможно, это связано с Библией.
Дальше пошло не так гладко.
Первая семья… Предположим, речь о президенте, но непонятно, что это дает. Затем ей пришли на память слова из знаменитой надгробной речи на смерть Джорджа Вашингтона: «Первый в дни войны, первый в дни мира…» [4] — и она повозилась с этой гипотезой, но быстро бросила. Она не вспомнила среди знакомых никого по имени Джордж. И тем более Вашингтон.
Сьюзен тяжело вздохнула, еще раз пожалев, что не работает кондиционер. Затем напомнила себе, что метод строится на терпении, и если не бросаться из стороны в сторону, то она справится. Она обмакнула пальцы в холодную воду, провела ими по лбу, потом по горлу, после чего сказала себе, что никто не стал бы подбрасывать ей зашифрованное сообщение, которого она не в состоянии разгадать. Иначе оно теряет всякий смысл.
Довольно часто кто-нибудь из ее постоянных читателей присылал ей записки, но всегда на адрес редакции и на имя Маты Хари. И на всех непременно был обратный адрес — часто тоже зашифрованный, — потому что все, скорее, стремились получить от нее признание своего ума и таланта, а не согласие на свидание. Правда, несколько раз ее все же поставили в тупик, но за провалом неизменно следовали новые успехи.