— Нет, практически нет.
— Тогда ищите. Желаю удачи! — ухмыльнулась бабушка Фергюсона.
Кауэрт шагнул внутрь дома с таким чувством, словно попал в другой мир. Ему было не привыкать к городским трущобам. Он не раз следовал за своим другом Верноном Хокинсом туда, где в гетто совершались преступления. Поэтому журналиста больше не пугали и не удивляли нищета, крысы и облупленные стены. Однако дом бабушки Фергюсона производил поистине тягостное впечатление. Во всем здесь сквозила безнадежная бедность, не оставлявшая места никаким удобствам и никаким надеждам. Люди могли существовать в такой ужасающей нищете только за счет силы, которую придавали им злость и отчаяние.
На стене над протертым диваном висело распятие. В углу стояло деревянное кресло-качалка, на нем лежал пожелтевший кружевной коврик. Стулья были грубо сколочены из досок. На каминной полке стояли портрет Мартина Лютера Кинга и фотография худого чернокожего мужчины в строгом черном костюме. На стенах из почерневшего дерева, из-за чего дом изнутри казался пещерой, висело еще несколько семейных снимков, в том числе и фотокарточка Роберта Эрла Фергюсона. Редкие лучи солнца, проникавшие внутрь, тут же гасли, не в силах одолеть царивший в доме мрак. В конце коридора Кауэрт рассмотрел кухню, в центре которой стояла древняя дровяная печь. При этом нигде не было ни пылинки. Судя по всему, миссис Фергюсон относилась к пыли в своем убогом жилище не более благосклонно, чем к незваным гостям.
— У меня почти ничего нет, — пробормотала старая негритянка. — Но то, что есть, все мое. Ни одному банку не удалось прибрать к рукам мой дом. Мой муж умер, оплачивая его, и я умру точно так же. Но я была счастлива в этом доме, хотя многие и не понимают, как в нем можно жить… — Она доковыляла до окна и выглянула наружу. — Я хорошо знаю этого Тэнни Брауна. Я знаю его отца и знала его покойную мать. Они всю жизнь гнули спину на белого человека и считают себя лучше нас. Какая глупость! Я помню, как маленький Тэнни воровал апельсины в садах у белых. А теперь он стал полицейским и считает, что все ему по плечу. Но он ничуть не лучше моего внука, ясно? Действуйте, мистер белый репортер, — сказала старуха, отвернувшись от окна. — Что вы будете искать? Здесь для вас ничего нет. Неужели не видно?! Здесь вообще ничего нет!
Скрепя сердце Кауэрт мысленно согласился со старой негритянкой, огляделся по сторонам и подумал, что Уилкокс прав: он не имел ни малейшего представления ни о том, где искать, ни о том, что он, собственно говоря, ищет. А Блэр Салливан наверняка помирает со смеху, глядя на него сейчас с того света.
— Где комната вашего внука? — спросил Кауэрт.
— Вон там, справа, — ответила негритянка, ткнув пальцем в сторону коридора.
Журналист медленно двинулся вдоль по коридору. По пути он заглянул в спальню бабушки Фергюсона и увидел там открытую Библию на двуспальной кровати, покрытой белым покрывалом. Спальня выглядела нежилым помещением. Вероятно, единственным слабым утешением для миссис Фергюсон служили слова Священного Писания. Потом Кауэрт миновал маленькую, как чулан, ванную комнату с раковиной и унитазом. Кран над раковиной блестел, как только что из магазина.
Комната Роберта Эрла Фергюсона тоже напоминала монашескую келью. Из окошка под потолком сочился слабый свет. В комнате стояли железная кровать, грубый деревянный стол, маленький комодик и стул. К стене была прибита самодельная полка, на которой валялись книжки в бумажных обложках — научная фантастика, «Человек-невидимка» и «Дитя человеческое в Земле обетованной». [13] В углу стояли две удочки и поцарапанный дешевый пластмассовый ящичек для рыболовных принадлежностей.
Кауэрт присел на край кровати, и мягкие пружины тут же прогнулись под его весом. Журналист стал осматривать скудную обстановку комнаты, надеясь на внезапное озарение.
Кауэрт растерялся. Он вспомнил о том, как Фергюсон рассказывал ему, с какой радостью он оказался в Пачуле после Ньюарка. О том, как все ему здесь понравилось. О том, как жизнь представлялась ему полной приключений, как у Гекльберри Финна. Однако, как журналист ни старался, он не мог разделить восторгов Фергюсона, глядя на унылые стены и убогую обстановку комнаты.
С чего же начать обыск? Кауэрт понимал, что нечто, способное уличить человека в убийстве, не будет валяться на самом видном месте, и стал выдвигать ящики комода. Он чувствовал себя довольно глупо, так как знал, что полиция здесь уже все обыскала. В ящиках лежала только одежда. Потом, сгорая от стыда, Кауэрт ощупал ящики комода снизу, залез под кровать и прощупал матрас. Не забыл он и простучать стены в поисках тайника.
«Что же я ищу?!» — крутилось у него в голове.
Журналист простукивал пол, стоя на четвереньках, когда в дверях комнаты возникла бабушка Фергюсона.
— Здесь уже все простукивали, — заявила она. — Ну как, что-нибудь нашли?
— Нет, — поднявшись на ноги, ответил Кауэрт.
— Будете еще искать? — фыркнула старуха.
— Сначала я поговорю с полицейскими.
Негритянка хрипло засмеялась, вышла вслед за ним на крыльцо и стала смотреть, как Кауэрт плетется через пыльный двор к машине.
— Ну что? — спросил у Кауэрта Тэнни Браун, взглянувший на журналиста только после того, как смерил взглядом выползшую на крыльцо старуху.
— Ничего. Я только понял, что они бедны как церковные мыши.
— Я так и знал! — вмешался Уилкокс. — Вы были в комнате Фергюсона?
— Был.
— Там тоже ничего нет, да?
— Несколько книг, две удочки, ящик с крючками и поплавками, а в комоде — только одежда.
— Правильно, — кивнул Брюс. — Я помню комнату Фергюсона. Она мне сразу не понравилась. Обычно любая комната, и бедная и богатая, что-то говорит о своих обитателях. Но не в этом доме!
— Что же делать?! — почесал в затылке Браун. — Я чувствую себя набитым дураком!
— Вся проблема в том, — сказал Кауэрт, — что меня не было с вами во время обыска. Я не знаю, как все это выглядело тогда и что с тех пор изменилось. Вы могли бы это заметить, а я не могу.
— Я знал, что все будет именно так! — воскликнул Уилкокс. — Идите сюда! — Тон его стал дружелюбным. — Может, это вам поможет.
Полицейский обошел машину, порылся в багажнике среди пуленепробиваемых жилетов и достал несколько бумажных папок, лежавших под помповым ружьем и большим гвоздодером. Полистав папки, он извлек несколько скрепленных между собой листов бумаги.
— Это опись обнаруженного при прошлом обыске, — объяснил Уилкокс, протягивая бумаги Кауэрту. — Посмотрите, подумайте.
В начале описи содержался перечень вещей, изъятых в доме. Здесь перечислялось несколько предметов одежды в сопровождении пометок: «Ничего не обнаружено. Возвращено владельцу», а также кухонные ножи в сопровождении надписей: «Возвращены».