— Итак, ты думаешь…
— Я думаю, что за всеми убийствами стоит Эрик Ломбар, — проскандировал Сервас и вдруг почувствовал, что язык приклеился к небу, а скулы одеревенели. — Я думаю, что он мстит за то, что сделали с его сестрой, которую он обожал, и считает четверку Гримм — Перро — Шаперон — Мурран виновной в ее самоубийстве и в гибели еще семерых подростков. Я думаю, что он разработал план, поистине достойный Макиавелли, чтобы отвести от себя все подозрения и самому вершить правосудие. В Институте Варнье у него, несомненно, есть сообщник, а может, и еще один в конном центре.
Он взглянул на свою левую руку, которая как-то странно подергивалась на ручке кресла. Мартен попробовал ее остановить, но у него ничего не получилось.
Подняв голову, он поймал взгляд Сен-Сира и продолжил:
— Ломбар — очень умный человек. Он понимал, что рано или поздно следователи нащупают его связь с волной самоубийств подростков пятнадцатилетней давности, включая и смерть его сестры. Лучшее средство отвести от себя подозрения — попасть в число жертв. Надо было сделать так, чтобы первое преступление было совершено с прицелом на него. Но как поступить? Об убийстве невинного человека не могло быть и речи. Тогда его озарило. Надо убить существо, которым он очень дорожил: любимого коня. Уж в этом-то его никто не заподозрит. Вполне возможно, что Ломбар даже с отчаяния на это никогда не решился бы. Но лучшего алиби обеспечить было нельзя, тем более все считали, что он находится в Штатах. Потому и собаки в конюшне не залаяли, и конь не заржал. Возможно, что у него и в конном центре есть сообщник, вроде старшей сестры в институте. Чтобы затащить коня наверх, были нужны по крайней мере два человека. Да и сигнал тревоги в центре не сработал. Однако Свободный — это тебе не Гримм и не Перро. Ломбар должен был знать, что конь не страдал, а потому никому не мог поручить его убить. Это было бы не в традициях дома Ломбаров. Эрик — человек сильный, он воин, любитель приключений, привык в самых сложных обстоятельствах брать ответственность на себя, и он не боится запачкать руки.
Что это? Усталость? Недосып? Сервасу показалось, что зрение затуманилось, словно он вдруг надел очки, которые ему не подходят.
— Я думаю также, что Ломбар или кто-то из его людей шантажировал охранников на электростанции. Им наверняка пригрозили тюрьмой или подкупили. К тому же Ломбар достаточно быстро понял, что гипотеза о причастности Гиртмана долго не продержится. Но он не особенно смутился. Это была всего лишь первая дымовая завеса. В крайнем случае, если мы докопаемся до самоубийств, это тоже не должно было его напугать, даже наоборот, только путало следы. Убийцей мог стать любой из родственников или повзрослевших подростков, подвергшихся тогда насилию. Интересно, знал ли он, что Циглер тоже отдыхала в лагере и могла стать идеальной подозреваемой? Или это простое совпадение?
Сен-Сир мрачно и сосредоточенно молчал.
Сервас рукавом вытер пот, заливавший ему глаза, и продолжил:
— В конце концов Эрик, наверное, догадался, что все задуманное им не срабатывает с той точностью, с какой он рассчитывал. Ломбар спутал карты до такой степени, что вряд ли кто-нибудь теперь мог докопаться до истины, следовательно — выйти на него.
— Да, не смог бы, — с грустной улыбкой сказал Сен-Сир. — Если бы за дело не взялся такой человек, как ты.
Сервас заметил, что тон старого следователя изменился. Теперь Габриэль смотрел на него восхищенно и как-то двусмысленно. Мартен попытался пошевелить рукой, но она не двигалась, была тяжелая, будто свинцовая.
— Ты выдающийся следователь, — произнес Сен-Сир ледяным голосом. — Если бы у меня под началом был такой мастер, кто знает, сколько безнадежных дел я бы распутал!
В кармане у Серваса зазвонил телефон. Он хотел его вытащить, но руку словно залили быстро схватывающимся цементом. Прошла целая вечность, прежде чем ему удалось сдвинуть ее на несколько сантиметров. Телефон звонил долго, разрывая внезапно наступившую тишину, потом вызов прервался.
Сен-Сир впился в него взглядом.
— Я… я… как-то… странно… себя… чувствую, — пробормотал Сервас и уронил руку.
Что за черт! Что с ним происходит? Челюсти словно свело, говорить становилось все труднее. Он попытался подняться, опершись руками на ручки кресла, и комната сразу закачалась перед глазами.
Мартен без сил рухнул обратно в кресло и смутно различил голос Сен-Сира: «Ставить Гиртмана под удар было вполне предсказуемой ошибкой…» Может, он ослышался? Из последних сил напрягая затуманенный мозг, Сервас старался сосредоточиться на словах, вылетавших изо рта следователя:
— «Эго» швейцарца взяло верх, как того и следовало ожидать. Он вытянул у Элизабет какие-то обещания в обмен на свою ДНК и тут же навел тебя на след покончивших с собой подростков, причем исключительно из удовольствия показать, что он всем заправляет. Это льстило его гордыне, невероятному тщеславию. Надо думать, ты ему приглянулся.
Сервас наморщил брови. Неужели это говорит Сен-Сир? На мгновение ему показалось, что перед ним сидит Ломбар. Он поморгал глазами, сгоняя капли пота, от которых щипало глаза, и убедился, что это действительно следователь, вот он, никуда не делся, остается перед ним.
Сен-Сир вытащил мобильник, набрал какой-то номер и сказал:
— Лиза? Это Габриэль. По-видимому, эта маленькая проныра больше никому не сказала. Она успела предупредить только Мартена. Да, уверен… Да, ситуация под контролем. — Он отсоединился, снова посмотрел на Серваса и заявил: — Я расскажу тебе одну историю.
Сервасу казалось, что голос старика доносится из глубины какого-то туннеля.
— Историю маленького ребенка, сына человека жестокого, с замашками тирана. Мальчика замечательного, очень умного. Когда он к нам приходил, у него в руках всегда был либо букет цветов, собранных на обочине, либо камешки, взятые с берега реки. У нас с женой никогда не было детей. Нечего и говорить, что каждый приход Эрика был для нас, как подарок небес, как солнечный лучик. — Сен-Сир махнул рукой, словно отгоняя воспоминания и не давая чувствам завладеть собой. — Но на этом ясном небе имелось облако. Отец Эрика, знаменитый Анри Ломбар, держал в страхе всех: и фабрику, и собственный дом, тот самый замок, в котором ты побывал. Временами казалось, что он очень любит детей и привязан к ним, иногда Анри пугал их приступами гнева и у них на глазах избивал мать. Надо ли говорить, что и Эрика, и Мод очень угнетала атмосфера, царившая в доме.
Сервас попытался пошевелиться и сглотнуть, но безуспешно. В кармане снова зазвонил и замолчал телефон.
— В то время мы жили в доме на берегу реки, неподалеку от замка, — продолжал Сен-Сир, не обращая на него внимания. — Анри Ломбар был подозрительным тираном на грани паранойи, почти безумцем. Но тогда он еще не окружал себя ни заборами с колючей проволокой, ни камерами слежения, как сейчас. Это было не принято. Тогда не существовало такой преступности и стольких угроз. Если можно так выразиться, мир был еще человечным. Короче, наш дом стал для Эрика прибежищем, и он проводил у нас все вечера напролет. Иногда мальчик приводил с собой Мод. Эрик ее очень любил. Уже в десять лет он взял ее под свою защиту. — Старик чуть помолчал. — Работа отнимала у меня все время, но, как только выдавалась свободная минута, я старался повидаться с Эриком. Я был счастлив, когда он появлялся на дороге, ведущей от замка к нашему дому, один или ведя за руку сестру. Я и вправду играл в его жизни ту роль, с которой не справлялся отец, и воспитал мальчика как своего сына. Это моя самая большая гордость и удача. Я научил его всему, что знал сам. Эрик был необыкновенно восприимчив и сторицей возвращал все, что в него вкладывали. Посмотри, каким он стал! Не только потому, что получил огромное наследство, нет. Благодаря моей любви и тому, что дали ему мои уроки.