Не обменявшись ни словом, мы с Джинкс вместе приняли решение и двинулись из нашего укрытия к костру. Я окликнула тех, кто грелся у огня:
— Привет всем у костра!
Голоса смолкли. Теперь я видела — мужчин там двое, они оба поднялись и смотрели в нашу сторону. Мы еще не подошли достаточно близко, чтобы нас можно было разглядеть.
— Кто это? — спросил один из мужчин.
— Люди, которые чуть было не утонули, — ответила я.
Минутное замешательство, потом тот же человек позвал:
— Идите сюда.
И мы двинулись к ним.
С такого расстояния уже ощущался жар костра. Хотя ночь выдалась теплая, в промокшей одежде знобило, и так приятно было это тепло. Почуяла я и запах готовящейся пищи, отчего брюхо заболело, точно его отжимали после стирки. Аппетитный запах шел от большой банки из-под сала, гревшейся на огне. Что-то там булькало, кипело.
Я оглядела собравшихся у костра. Огонь мерцал, высвечивая их лица. Трое детей, младшему лет шесть, двое других — мальчик и девочка — чуть старше десяти. Женщина примерно маминого возраста, мне показалось, если ее причесать и приодеть, при свете дня она бы выглядела вполне себе ничего. На мужчинах старая, порванная одежда, мятые шляпы. Тот, что помоложе, верно, приходился женщине мужем, а другой, судя по их сходству, был отцом этого молодого мужчины. Старые их пиджаки были жарковаты по летней погоде, но, должно быть, мужчины решили, что погода может перемениться и тогда понадобится утепление, и взяли их с собой, надели на себя, чтобы не тащить с поклажей. Поклажа их сводилась к нескольким узлам, лежавшим подле костра. Не требовалось особой проницательности, чтобы угадать: эти люди, как и мы, пустились в мир наудачу и пытаются выжить как могут.
— С нами приключилась беда на реке, — сказала я. — Плот разорвало на части во время грозы, мы едва спаслись. С нами еще парень, он остался на берегу — ему оторвало кончик пальца и вся рука распухла.
— Палец оторвало? — переспросила женщина.
— Да, мэм, зажало, когда плот разломался, и отрубило ему кончик пальца. Мы пошли дальше пешком, искали, как отсюда выбраться.
Пришлось маленько приврать — не говорить же незнакомцам, что за нами гнался безумец с мачете и что он, скорее всего, прячется где-то рядом.
— Мы приехали на поезде, — заговорил старший из двух мужчин. — Вон там, — он ткнул пальцем себе за спину, — дорога идет вверх, и поезд притормаживает. Самое место, чтобы соскочить. Надоело болтаться в товарном вагоне. Едешь, едешь, а когда наконец спрыгнешь, все еще кажется, будто пол ходит под ногами. Я вот только что оправился наконец. Но все-таки, может, мы зря спрыгнули. Застряли тут посреди леса. Поезд мне уже поперек горла встал, но теперь я бы рад снова в нем очутиться.
— Мы прошли сколько-то пешком, — добавила женщина.
— Наверное, мы постараемся сесть на следующий поезд, — продолжал старший. — Хотя тут место неподходящее, чтобы запрыгнуть.
Я посмотрела в ту сторону, куда указывал старик, — так, значит, рядом, в каких-нибудь ста шагах от нас, проходила железная дорога?
— Когда будет поезд? — спросила я.
— У нас нет расписания, — сказал младший из двоих мужчин. — Для нас это новое дело — бродяжничать. Мы к такой жизни непривычны. В деньгах никогда не купались, что правда, то правда, но если уж дошло до того, что работы нет вовсе, а если где и дают работу, так за ней сразу очередь из пятидесяти человек…
— Джуд, — остановила его жена. — Она простой вопрос задала, к чему ей выслушивать всю нашу историю?
— Я не против, мэм, — сказала я.
— Мы были там, в Пыльной Чаше [2] в Оклахоме, — заговорил старший. — В тот день, когда обрушилась первая песчаная буря. В жизни ничего подобного не видывали.
— Такого, наверное, нигде не видывали, — сказал сын.
— Не, — сказал старик, — нигде не видывали.
— Зачем девочкам все это слушать? — повторила женщина, однако старика уже было не остановить.
— Спервоначалу, — сказал он, — вдали, на горизонте, это было похоже на тучу, только цвета странного и слишком низко, у самой земли. Оно подошло ближе, и я подумал, это смерч, но это был не смерч. Ветер словно гнал огромные шары из хлопка — высотой выше дома, шириной во весь городок. Только они были не из хлопка, а из песка. Птицы изо всей мочи летели впереди, пытаясь удрать. И вот оно явилось. Ударило в дом — выбило окна, разбросало во все стороны стекло и грязь. Сорвало занавески, порвало их в клочья. Потемнело так, так, черт побери, потемнело, что мы лиц друг друга не видели. Удар, еще удар, один за другим. Мы упали на пол, вжались лицами в пол, хрипели и кашляли. А когда оно пролетело дальше, мы вышли и осмотрели наши поля — ни травинки, ни колоска. Песчаная буря повыдирала все из земли, унесла и саму почву. Весь добрый чернозем унесло, Господь один ведает куда. И на том бури не кончились. Все новые приходили, одна за другой. Мы чинили окна, затыкали дыры тряпками, делали пасту из муки и заклеивали щели. Но этим бурям все наши усилия нипочем. Я думал, это то самое, про что написано в Библии. Последние времена. Потом я уже молился, чтобы это и вправду был конец, потому что еды уже не осталось, такой еды, чтобы ее можно было есть. Сперва у нас были кролики. Они голодали, как и мы, они потеряли всякий страх и скакали повсюду. Они так отощали, что мужчина съедал за один присест трех кроликов и не наедался. И на вкус они были как песок, сколько их ни вари. Словно этого было мало — налетел торнадо и давай швырять наш дом по всей Оклахоме. Что нам оставалось? Подобрали вещички, которые не унесло ураганом, закинули в грузовик — его, к счастью, торнадо не утащил вместе с домом. Грузовик всего лишь перекувырнулся пару раз и встал на колеса. Нам повезло. Мотор был забит песком, но работал.
Мы отправились в Калифорнию собирать апельсины, и тут уж нам не так повезло. Туда пол-Америки съехалось. Целый день рвешь пуп, не наработаешь на мешочек муки. А зачем мы сюда повернули, сам не знаю. Тут позеленее, чем в Оклахоме, но работы тут нет. Мы решили двинуть куда-нибудь еще.
— Куда? — спросила я.
— Куда-нибудь, — ответил он.
— Ну что ж, теперь ты всю нашу историю рассказал с начала до конца, — сказала женщина свекру.
— Похоже на то, — понурился он. — Похоже на то. Слишком долго это во мне сидело.
— Сидело-сидело и выскочило, — вздохнула женщина. — Ладно, так что ваш друг? — обратилась она ко мне и Джинкс. — Тот раненый мальчик? Идти он может?
— Не знаю, — сказала я.
— Если привести его сюда, к огню, я смогу осмотреть его руку. Мне в свое время немало довелось ран полечить.