«И где она только находит таких вкусных болванов, с которыми так просто, так легко работается?» – думал порой Тухломон не без зависти. С точки зрения охоты за легкими эйдосами, у Тухломона был, как говорится, глаз-алмаз.
Узнав, что Бог сотворил женщину, мрак в ударном темпе разработал психозы, неврозы и ревность.
«Трактат о сущности мрака». Циническое заключение № 1
Улита с ненавистью посмотрела на плитку шоколада. Размахнулась, чтобы забросить ее в угол, но не справилась с искушением и откусила.
– Каждый человек идет по жизни в майке, – обратилась она к Даф с невнятной дикцией жующего человека. – На майке у одного написано: «Пни меня!», на майке другого: «Влюбитесь в меня хоть кто-нибудь», на майке третьего: «Посмотрите, какой я умный!», на майке четвертого: «Слишком много знал. Был придавлен энциклопедией». На моей майке, к примеру, можно было бы написать: «Толстая некрасивая девица без эйдоса. Кусает всех, чтобы не начали кусать ее». А, что скажешь?
– Я никогда не понимаю, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь, – заметила Даф.
– Я шучу всерьез, – вот и объяснение.
– Именно поэтому легко запутаться, – сказала Улита. – МОЙ бедный Эся, ну Эссиорх, тоже вечно не врубается. И знаешь какой у него становится вид? Обиженный, как у твоего кота, которому пообещали хорошую драку с кавказской овчаркой, а подсунули болонку.
– А что написано на моей майке? – спросила Даф.
– На твоей? Написано «Хорошая девочка, которая начинает понимать, что быть хорошей девочкой – это не профессия! Будь пушистым внутри и бронированным снаружи!» – сказала Улита.
– Нет, я так не хочу, – возразила Даф. – Бронированные люди будут звякать друг о друга, как пустые ведра в кузове грузовика. Лучше уж быть снаружи пушистым, а внутри твердым.
– Да завсегда пожалуйста! – разрешила Улита. Доев шоколадку, она торопливо скомкала фольгу и сделала не меткую попытку забросить ее в корзину.
– Чтобы мой желудок не видел, сколько авиа снарядов в него упало. А то еще упадет в обморок, придется тогда пить нашатырь, чтобы он очнулся, – пояснила она.
В приемную вошел Петруччо. Он шел, заглядывая под стулья, и качал головой.
– Чего пыхтите, юноша? – поинтересовалась ведьма.
– Зудуку никто не видел?
– Я – нет, – сказала Дафна.
– А я – да, – отозвалась Улита.
– Где? – воспрял Чимоданов.
– В гробу в белых тапочках. Гроб производства лысегорской фабрики пиломатериалов. Осиновые колья, кстати, тоже там делают, – сказала Улита.
– Не смешно. Твое чувство юмора просрочено – произнес Петруччо и пошел дальше. Улита оскорбилась.
– Чего не смешно-то? А, знаю, что тебе будет смешно! Эй, кто-нибудь, врубите фонограмму с хохотом! Хочешь, я поскользнусь на банановой кожуре и – бац! – носом в торт?
– Лучше в дорожный знак! Ой! – поправила Даф и тотчас с кающимся видом уставилась в потолок. «Полпера... полпера...» – прошептала она.
Чимоданов остановился и посмотрел на Дафну с укоризной.
– Вы, люди, меня достали! – мрачно сказал он. «О, еще полпера! Меня называют человеком!» – с беспокойством отметила Даф.
– Погоди! А ты, Петя, что ли, не людь? – заинтересовалась Улита.
– Да людь я, людь. Но люди меня достали! И вообще, не называй меня Петя! Ненавижу! – сказал Чимоданов.
Отвернувшись, Чимоданов уплелся в пространство подчеркивать и брать на заметку. Он еще не ушел, когда бумаги в корзине зашевелились. Из корзины осторожно высунулся красный картонный нос ракеты из тех, что продают в одном отделе с петардами. Нос ракеты некоторое время поерзал в задумчивости, а затем уверенно нацелился между лопаток Чимоданову. Зудука торопливо зачиркал спичками поджигая фитиль.
– Да-а-аф!.. – крикнула Улита, вскакивая. Дафна успела выхватить из рюкзака флейту. Защитная маголодия прозвучала одновременно с тем, как догорел фитиль. Не долетев до спины Чимоданова, ракета остановилась, по дуге проделала обратный путь и с грохотом взорвалась в корзине, из которой за миг до этого кубарем вылетел паникующий Зудука.
Чимоданов как ни в чем не бывало, взял Зудуку за ногу, снисходительно кивнул Даф, будто не она ему, а он ей сделал одолжение, и стал подниматься по лестнице. Зудука болтался головой вниз и корчил злодейские рожи. Даф спрятала флейту.
– А где Мефодий? Куда он подевался? – спросила она.
– Да он вечно так. Договариваешься с ним, что он придет через восемь минут, а он приходит через восемь часов. Он тот еще опоздун! – сказала Улита.
– Но где он все-таки?
– Не знаю. Таскается где-то. Приходится мне одной, бедной, комиссионеров учить! Вот этими вот хрупкими женскими руками! – пожаловалась ведьма.
Даф посмотрела на хрупкие руки Улиты, которые были толщиной в ее ногу.
– А ты что, скучаешь? – вкрадчиво продолжала ведьма.
Даф спохватилась, что едва не выдала себя.
– Кто, я? Нет, конечно! Но самое возмутительное, что он свистнул моего кота! Гадство, да?
– Ну и что? Я бы на твоем месте не беспокоилась. На шапки таких лысых не принимают, – утешила ее Улита.
– Это да, но зачем ему вообще кот? А тот-то, злодей, рад был увязаться! Прогрызает, небось, мусорные баки и трескает селедочные хвосты! – сказала Даф сердито.
– Пусть хоть немного порадуется жизни. Кот, конечно, не зебра, но тоже прикольно! И вообще: как это ты не знаешь, где сейчас Мефодий? Ушам своим не верю! В конце концов, ты же светлый страж!
Даф покачала головой.
– Это ничего не значит. Последние месяца три он сильно повзрослел и пошел в отрыв. Наращивает мастерство с каждым днем. Даже не знаю, радоваться этому или... – сообразив, что едва не выдала себя, Даф остановилась. Тот, кто служит мраку, должен радоваться, что наследник, наконец, взялся за ум.
– А если подзеркалить? – любознательно предложила Улита.
Она сосредоточилась и указательными пальцами стала массировать себе виски.