– Нет, не получается... Не пускает! Ну, Буслай! – с восхищением сказала она минуту спустя.
– А я иногда слышу его мысли... Причем без всякой телепатии. Но только совсем недолго. Очень отрывистые мысли... Точно на минуту или две открывается форточка, а затем захлопывается, – призналась Даф.
– И о чем он думает?
– Да говорю же, ничего монументального. Даже досадно! Последний раз я слышала его, когда он по, купал пирожок с капустой и думал, есть ли пупку...
– Ну-ка, ну-ка! Какую пупку? – заинтересовалась Улита.
– Ну пупку... край пирожка... за который держишься рукой. До пупки доедаешь, а ее выкидываешь, если руки грязные. Я сама всегда так делаю. Так вот: Буслаев колебался, есть ли ему пупку или скормить моему коту! И что самое досадное: эта хвостатая зараза ела у него с рук! Только вдумайся: мой кот ел с рук! – с негодованием сказала Даф.
Если подход Даф к воспитанию Депресняка был материнский, оберегающий, в духе «как бы чего не вышло», то у Мефодия посыл был иной. «Пускай обожжется, получит пару раз по рогам – умнее будет», – рассуждал он, наблюдая, к примеру, за тем, как Депресняк в лоб атакует троллейбус, в который только что вошел мужчина с крупным псом в наморднике. И действительно, врезавшись носом в стекло троллейбуса, Депресняк на некоторое время незначительно умнел. Во всяком случае, пока на глаза ему не попадался, к примеру, молодой ротвейлер, которому вздумалось погавкать с балкона четвертого этажа. Два дня Мефодий не наведывался в резиденцию мрака. Спал дома, что было гораздо ближе, учитывая ту цель, которую он преследовал. С утра и до позднего вечера он караулил окна Иркиной квартиры. К себе же приходил таким уставшим, что едва ужинал, слабо отмечая то, что происходит вокруг, и сразу заваливался спать. Его не хватало даже на то, чтобы повнимательнее присмотреться к Эде и к его невесте. Особенно к невесте. На одно мгновение Мефодию даже показалось, что он видел ее где-то и когда-то, но он не стал сосредоточиваться. Вокруг Эди нередко толпились особы разных мастей и калибров, всматриваться в которых Меф даже и не пытался.
А напрасно... Ох напрасно! К истинному зрению полезно прибегать не только на работе, но и дома. Недаром говорят, что украденный перстень, который ищет великий сыщик, проще всего спрятать за подкладкой его собственного плаща.
Окон, выходивших на эту сторону дома, было два – окно кухни с новеньким стеклопакетом и большое балконное окно Иркиной комнаты. Мефодий сидел на качелях во дворе и, на всякий случай окружив их чертой невидимости, смотрел на окна. Рядом в песочнице, изредка улетая куда-то по кошачьим делам, ностальгически копался Депресняк. Кота впервые ничем не грузили, в комбинезоны не заталкивали, ласковыми именами не называли, так что Депресняк наконец-то вкушал свободу большой ложкой. Правда, и кормили нерегулярно, косвенно вынуждая охотиться на голубей.
История с пустым креслом не давала Мефодию покоя. Неужели его дурачили все то время, пока они с Иркой были лучшими друзьями? С кем же он дружил тогда? С иллюзией? Нет, что-то тут не стыкуется – Такая магия, как на кресле, должна регулярно обновляться. К тому же должен же был кто-то выгребать грязные чашки, колбасу и плесневеющие булки из-под Иркиного стола? Иначе рано или поздно если не сама Бабаня, то соседи точно забили бы тревогу, когда вся это многодневная еда принялась бы вонять. Значит, кто-то из посвященных появляется в квартире хотя бы время от времени. Но кто? Зачем? Это Буслаев и надеялся выяснить. Днем Меф караулил сам, ночью же, не полагаясь на собственное зрение и нуждаясь в отдыхе, оставлял вместо себя Депресняка. Кот, казалось, отлично все понимал. Он лежал на деревянном бортике песочницы, и его красные немигающие глаза не отрывались от окон. Лишь левое, натрое рассеченное в схватке ухо, вздрагивало, чутко ловя звуки.
Первый день прошел без происшествий. Мефодий так долго смотрел на дом, что вскоре ему начало казаться, что он по памяти может нарисовать его весь, вплоть до бетонного козырька подъезда, украшенного скучными штампованными завитками металла. Истинное зрение, к которому он то и дело прибегал, подсказывало, что и внутри квартиры не происходит ничего интересного.
Бабаня ушла на работу около одиннадцати и вернулась часов в девять вечера. И оба раза прошла мимо качелей, не замечая скрытого магией Мефа. Наедине с собой лицо у Бабани было грустным и уставшим. Мефу стало жаль ее. Он понял, почему Бабаня так не любила оставаться одна. Она попросту разучилась жить для себя, только для Ирки. Казалось бы, единственно правильная, но на деле очень уязвимая позиция. Люди больше ценят тех, кто вкусно живет для себя, чем тех, кто невкусно живет для других. Хотя последнее к Бабане, кажется, не относилось. Лишь однажды около четырех часов что-то серое быстро проползло в районе канализационной решетки, пробудив в памяти Мефодия неприятное воспоминание о полуночных ведьмах. «Следят... Ждут, когда я убью валькирию. А Лигул ждет, когда валькирия убьет меня. Веселая жизнь!» – подумал Меф.
Он ощущал себя гладиатором, которого раскаленным прутом и ударами бича гонят сражаться против его воли, И снова вспомнились жуткие холодные глаза его отражения. Он-то точно переступил. Что ему валькирия?
То, ради чего Мефодий караулил, случилось на другой день ближе к вечеру. Окна Иркиной квартиры на миг озарились странной вспышкой. Мефодий даже усомнился: не игра ли это заходящего солнца, которое так любит, невесть как, пробившись сквозь тесный строй домов, брызнуть вдруг в одно из стекол, оставив без внимания все остальные. Буслаев вопросительно оглянулся на Депресняка и увидел, что кот уже мчится к дому. Добежав, он единственным планирующим прыжком преодолел расстояние от асфальта до открытой форточки второго этажа.
Мефодий вскочил и побежал за Депресняком, бубня на ходу: «Эх, говорила мне мама: учись проходить сквозь стены... Стоп! Какая мама? Улита мне это говорила!» – поправился он. Меф почти забежал в подъезд, как вдруг стекло брызнуло осколками и оттуда вылетел Депресняк, сцепившийся в яростной схватке с... А вот с кем, понять было сложно. Они так быстро кувыркались, что все смазывалось. Что-то упитанное, чешуйчатое, носатое, не слишком большое колотило Депресняка кулаками и пыталось вцепиться острыми зубами ему в заднюю ногу.
Мефодий, выхватив меч, помчался по газону на помощь Депресняку. Заметив это, загадочное существо кое-как вырвалось из когтей у кота и, закрутившись вокруг своей оси, метнуло в приближающегося Мефа массивную булаву.
Буслаева спас только верный инстинкт прогульщика, который в морозные дни нередко перешвыривался с кем-нибудь во дворе ледяными глыбами, условно называвшимися снежками. Он не задумываясь бросился на асфальт. Огненная булава пронеслась у него над головой. Сзади что-то загрохотало. Оглянувшись, Мефодий увидел, как от подъезда откололся бетонный козырек, который зацепила пролетевшая мимо цели булава.