— Киллиан! — Из двери комнаты Алессандро показалась сеньора Лоренцо, она выглядела растерянной. — Иди сюда! — крикнула она.
Консьерж подчинился, а сеньор Джованни, окончательно сбитый с толку, пошел за ним. Вечер получился неожиданный.
В спальне они увидели Алессандро, наполовину в постели, с ногами на полу и с безумным взглядом.
Все четверо, оказавшись в одной комнате, молчали. В воздухе висели напряжение, злоба и безнадежность.
— Ты сам спустился? — серьезным тоном, одновременно с уважением и недоверием, спросил Киллиан. — Хочешь продолжить занятия?
Они обменялись взглядом, значение которого было непостижимо для родителей, но понятно им двоим.
Да, Алессандро хотел продолжить. Более того, он понял, что если хочет расстаться с жизнью, то должен сделать это сам, и готов был на любые усилия, на любую жертву. Все, что осталось от его жизни, он вложит в поиск кратчайшего пути к смерти.
— Забудьте, что я вам перед этим говорил. Произошло недопонимание. Я буду и дальше приходить к вашему сыну.
Лоренцо смотрели с непониманием. Все это было слишком сложно, слишком быстро для них. Сеньор Джованни, чтобы выйти из неловкой ситуации, воспользовался своим положением главы семьи и отдал жене приказ, который на самом деле был лишь пассивной реакцией на происходящее:
— Пойдем, Эстер! Оставим их.
Киллиан подошел к Алессандро и вновь помог ему встать на ноги у кровати.
— Сеньора, я хочу попросить, чтобы вы кое-что сделали для Алессандро!
Женщина обернулась и посмотрела на него, готовая на все:
— Конечно, Киллиан! Что нужно сделать?
— Возьмите эту фотографию и выбросьте ее в мусорное ведро.
Вскоре он вышел из квартиры Лоренцо, довольный; конечно, мальчику не удалось дойти до желанной отметки, но его желание и сила воли радовали Киллиана. Человек, который так сильно хочет умереть, достоин его уважения. Окно казалось недостижимым, но стремление молодого человека обещало многое.
А впереди была великая ночь.
В 23:26, после обычного вечернего разговора с женихом, Клара провалилась в глубокий сон. Концентрированный хлороформ сработал идеально, без сюрпризов или сопротивления. Глаза девушки остались закрытыми, она приоткрыла рот и глубоко задышала.
— Отлично, так и продолжим с хлороформом. Ты меня радуешь! — пробормотал Киллиан, в одной руке которого был ватный тампон, а в другой — скальпель.
Он прекрасно знал квартиру Клары, но, несмотря на это, вновь стал ее осматривать, на этот раз несколько другим взглядом. Он искал маленький тайник, спокойное, укромное место, где было бы тепло и немного света. Он изучил каждый уголок, каждую щелочку мебели, каждое углубление между предметами. В гостиной, у телевизора обнаружилось место для первого «клада»: голубой керамический горшок с развесистым фикусом, стоявший возле батареи.
Киллиан достал из рюкзака одну из коробок, купленных в зоомагазине.
Стараясь не рассыпать на паркет землю, он выкопал небольшое углубление между стволом фикуса и стеной и положил туда абрикос, наполненный полупрозрачными личинками; сверху присыпал землей, стараясь скрыть абрикос, но оставить доступ для воздуха.
Вторым местом стал шкаф в спальне Клары, а точнее, ящик с обувью. Киллиан положил второй абрикос в поношенную кроссовку. По его наблюдениям, эту пару обуви девушка не носила, и вероятность того, что она наденет ее в ближайшие сорок восемь часов, стремилась к нулю. Удачное место — спокойное, темное и теплое, точно как рекомендовал юный продавец в зоомагазине.
Операция «Плодовые мошки» была завершена в течение десяти минут; он положил начало долгой и интересной ночи.
Настало время крапивы, купленной в Китайском квартале. Киллиан надел резиновые перчатки и достал пакет с листьями. Ему предстояло долгое и сложное дело, требующее невиданной аккуратности: нельзя было оставить следов на вещах Клары или в ее доме. Самый простой вариант — измельчить крапиву и подложить ее в разные места в квартире — он отмел как неподходящий.
Двумя пальцами, очень осторожно, он взял лист крапивы и, стараясь не повредить его, провел по одной из диванных подушек, чтобы оставить на ткани ядовитые волоски. Он сделал это пять или шесть раз, справа налево и слева направо, обработав всю подушку полностью. Когда листочек стал совершенно гладким, он взялся за другой. Работа была медленной и деликатной, как у переписчика или ювелира. Нужно было оказывать ровно такое давление, чтобы листик не пострадал, но лишился жалящих волосков; если же лист крапивы разрывался, Киллиан собирал все, даже самые мелкие фрагменты, и начинал заново.
На одну сторону подушки ушло четыре листочка. Он перешел ко второй стороне (вдруг Клара ее перевернет); потом настала очередь самого дивана, на котором девушка растягивалась, когда смотрела телевизор, спинки дивана, куда она откидывалась плечами и головой, и, наконец, четырех стульев, на любой из которых она могла сесть, чтобы поужинать за столом.
Консьерж осмотрелся. В гостиной больше не оставалось ни одной мишени.
В спальне он понял, что нашел свою золотую жилу. Шкаф с одеждой открывал бесконечные возможности. К тому же, находясь в спальне, он мог разговаривать с Кларой.
Он начал с вещей, которые с наибольшей вероятностью касались ее кожи, то есть с нижнего белья, занимавшего два выдвижных ящика. Каждые трусики, колготки или лифчик он доставал со скрупулезностью китайского ремесленника. Он проводил по внутренней поверхности белья листиком крапивы, убеждался, что раздражающие ворсинки остались на ткани, потом аккуратно складывал каждую вещь и возвращал ее точно на прежнее место.
— Не думал, что у тебя так много трусиков, — сказал он, не глядя на девушку, будто пытаясь растопить лед и начать разговор. — Знаешь, я никогда столько не трудился ради кого-то, Клара.
Он взглянул на нее. Клара спала в той же позе.
— Я не жду благодарности, потому что понимаю, что не делаю тебе ничего хорошего. Но, знаешь, ты меня ставишь в трудное положение.
Он обработал все трусики, не меньше тридцати пар, и взялся за бюстгальтеры. Они были сложены изнанкой наружу, и дело шло быстрее — не нужно было сворачивать и разворачивать белье.
— Не думай, что мне все это нравится. Я не садист…
Лифчиков было не больше десятка, и он быстро с ними разделался, потратив на каждый по одному крапивному листу. Держа в руках последний, он приблизился к Кларе, чтобы сказать ей нечто важное:
— Я сотру эту проклятую улыбку с твоего лица за один день, всего за один, и буду доволен. Мне больше ничего не нужно… — Он провел листком крапивы по ее шее. — Все зависит от тебя, Клара. Остановить меня сможешь только ты, сам я не остановлюсь.
Ее лицо во сне исказила гримаса, которую он принял за улыбку.
— Посмотрим, как далеко мы с тобой зайдем…