«Морской сом» набрал сорок узлов и мчался над водой, а рядом, не отставая и не обгоняя, летели две утки, взбивая крыльями холодный густой воздух.
Земля вскоре совсем исчезла из виду. Осталось только море и безграничная, везде, куда ни посмотри, однообразная линия горизонта. Утро полностью вступило в свои права, сквозь побледневшие тучи тут и там прорывались голубые полотнища ясного неба.
Навстречу прошел паром. Иногда попадались неподвижно стоящие рыболовные сейнеры. Паром сменил курс и шел теперь прямо на солнце. Винтер протер глаза и заказал кофе и большую круглую булку с сыром. Отечные физиономии алкашей в баре заметно разгладились, они непрерывно о чем-то спорили. Голоса сливались, слов было не различить. Под потолком плавали призрачные шали табачного дыма.
Винтер собрался было пойти на корму и закурить «Корпс» и даже двинулся в этом направлении, но потом решил, что свою долю никотина уже получил, и даже с избытком. Он вернулся на место и стал медленно жевать булку, запивая кофе. Из головы не шел вчерашний разговор.
— Обещаю сделать все возможное, чтобы помочь тебе найти эту девчушку, — сказал Бенни Веннерхаг. — Но… наш мир тоже стал другим.
— О каком мире ты говоришь? О преступном?
— Сведения получить не так-то просто. — Веннерхаг пропустил замечание мимо ушей. — Ребята говорят только то, что считают нужным. И ни слова больше.
— Меня интересует не твой мир, а мир этой девочки, — возразил Винтер. — Ее матери. И… бабушки.
— Не слишком веселый мир. Хорошего мало.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну… человек как бы предоставлен сам себе. Полно исковерканных душ. По разным причинам… Кто-то начинает слышать голоса… дескать, не оставить ли этот мир поскорее… но я же не социальный работник. И не психолог какой-нибудь.
— Говоришь как психолог.
— Иногда начинаешь размышлять… на чьей же я стороне? Я, как ты понимаешь, человек не бедный, живу неплохо… но вокруг меня — униженные и обездоленные люди.
— Кончай! Тоже мне… Бенни Гуд.
— Вокруг меня — обездоленные, несчастные люди, — повторил Бенни. — Они живут, страдают, и единственное возмещение за их страдания — смерть.
— Ты много передумал, Бенни…
— А что, мне запрещено думать? Я размышляю о нашем времени…
— Нет… конечно, не запрещено. Но ты все равно вор, Бенни… И тебе знаком этот мир… Наверняка кто-то еще помнит Бригитту Делльмар. Ведь он, этот ваш мир, не столь уж велик.
— Может, и так… Только я тогда был слишком молод.
— Разговоры-то ты слышал.
— Дело было не в Швеции, Винтер. Подумай сам.
— Они вернулись. Теперь твоя очередь думать.
— Кто они-то? Кого ты имеешь в виду? Один? Двое? Трое?
— Не знаю.
— А ты знаешь, что я подарил Лотте к сорокалетию? Знаешь, какой презент?
— Нет.
— Ты что, не был на юбилее?
— Был. Но не помню, чтобы она открывала твой… презент.
— Это я понимаю… Мой презент не откроешь. Невозможно.
— Вот как…
— И тебе не любопытно, что за презент?
— Нет.
— А я и не скажу. Сам спросишь Лотту.
— И спрашивать не буду.
— Обязательно спросишь. Вот увидишь. Еще до зимы спросишь, — сказал Бенни Веннерхаг.
Винтер прикрыл глаза. Негромкий шум двигателя и легкая вибрация корпуса парома действовали на него успокаивающе. Надо было бы сходить в такс-фри и что-нибудь купить… попозже… А сейчас он на острове и тащит что-то на плече… из лодки, которую выволокли на берег двое мальчишек… Они выволокли лодку и тут же начали малевать на скалах красные китайские знаки. Женщина рядом с ним заплетает грубый канат… Оказывается, вот что у него на плече, другой конец каната… «Не трогай, — просит он, — это цепочка доказательств, не трогай мою цепочку доказательств…» Но теперь она уже на крыше маяка. «Это не твоя, это моя цепочка», — кричит она оттуда. Канат и вправду уже у нее, и она приближается к нему… Руки вращаются, как два пропеллера, и она набрасывает канат на него. Он пытается защититься, но окончательно запутывается в собственной цепочке доказательств и яростно машет руками…
…И с размаху всаживает ладонь в столик. Бумажная кружка подпрыгнула, и он проснулся с чувством собственной беззащитности, как это бывает иногда после кошмарного сна.
Винтер с хрустом потянулся и посмотрел в иллюминатор. Паром приближался к берегу. Он чувствовал, как снижается скорость и вибрация отдается в теле, словно кровь тоже начала циркулировать медленнее.
Винтер выехал с парома, нашел на карте дорогу Е-45 и, миновав туннель под Лимфьорденом, въехал в Ольборг. Он не был в этих краях уже много лет. Город показался ему больше, чем запомнилось с того времени. Въезд, как и тогда, был со стороны гавани, где громоздились огромные газгольдеры и нелепые пакгаузы. Пар из трубы спиртоперегонного завода застилал почти все небо.
Винтер припарковал «мерседес» у железнодорожной станции и пошел на площадь Кеннеди в «Парк-отель», где у него было заказано место. Молодой администратор кивнул, нашел имя Винтера в журнале и протянул ключ от номера на втором этаже. Только сейчас он вспомнил, что забыл зайти в такс-фри на пароме.
Тесный номер насквозь провонял табаком. Окно выходило на задний двор со сваленными в беспорядочную кучу картонными коробками. Вентиляционные трубы карабкались по стене, как дикий виноград. Вибрация напомнила ему паром.
Он взял чемодан и портфель, вызвал античный лифт и спустился в вестибюль, борясь с желанием позвонить и спросить, кто заказывал гостиницу? Скорее всего сам Велльман — напишет в каком-нибудь отчете, как управление экономит средства по статье «командировки сотрудников».
— Этот номер меня не устраивает, — сказал он администратору. Тот кивнул. Его, похоже, нисколько не удивило, что гость через пять минут вернулся с чемоданами.
— У нас больше нет одиночных номеров.
— Двойной.
— Это стоит…
— Меня не интересует, сколько это стоит. Мне нужен номер на третьем этаже с видом на площадь. — Чтобы администратора не грызли сомнения, на какую именно площадь клиент хочет любоваться из окна, Винтер большим пальцем показал за спину. — На площадь Кеннеди.
Парень некоторое время изучал журнал, потом повернулся и снял с обитой красным сукном доски ключ. «Путешествие во времени, — подумал Винтер. — Где-то в районе Каттегата произошла флуктуация времени, и я попал в девятнадцатый век».
— Вам повезло, — сказал администратор, — третий этаж, двойной номер, вид на площадь.
Он поднялся на ностальгически неторопливом крошечном лифте на третий этаж. Бронзовый ключ весил как минимум семь кило.