Симоне пробрала дрожь, головная боль тяжело ударила в виски. Она плотнее запахнула на себе кофту. Кеннет вдруг тихо застонал во сне.
— Папа, — позвала Симоне, как маленькая девочка.
Он открыл глаза — мутные, как у не до конца проснувшегося человека. Один белок залит кровью.
— Папа, это я, — сказала Симоне. — Ну как ты?
Его взгляд бродил где-то возле нее. Симоне вдруг испугалась, что он ослеп.
— Сиксан?
— Я здесь, папа.
Она осторожно села рядом и взяла его за руку. Его глаза снова закрылись, брови напряженно сдвинулись, словно от боли.
— Пап, как ты? — тихо спросила Симоне.
Он попытался погладить ее по руке, но у него не очень получилось.
— Скоро встану на ноги, — прохрипел он. — Не волнуйся.
Стало тихо. Симоне пыталась отогнать мысли, одолеть головную боль, пыталась прогнать нарастающую тревогу. Она не знала, можно ли расспрашивать отца в его нынешнем состоянии, но страх заставил ее тихо спросить:
— Папа, помнишь, о чем мы говорили перед тем, как ты попал под машину?
Кеннет устало покосился на нее и покачал головой.
— Ты сказал, что Вайлорд где-то есть. Ты говорил о море, помнишь? Ты сказал, что поедешь к морю.
Глаза Кеннета снова блеснули, он хотел сесть, но со стоном опустился на подушку.
— Папа, расскажи мне, я должна знать: где-то — это где? Кто такой Вайлорд? Кто это?
У Кеннета задрожал подбородок, но он прошептал:
— Ребенок… это… ребенок…
— Что?
Но Кеннет закрыл глаза и как будто перестал слышать ее. Симоне подошла к окну и посмотрела на территорию больницы. Ощутила, как тянет холодом. Грязный потек на окне. Подышав на стекло, Симоне на мгновение увидела в тумане отпечаток чьего-то лица. Кто-то до нее стоял там, прислонившись лбом к стеклу. Церковь на другой стороне дороги была темной, свет уличных фонарей отражался в черных арочных окнах. Симоне вспомнила: Беньямин написал Аиде, чтобы она не пускала Никке к морю.
— Аида, — тихо сказала она. — Я поеду к Аиде. И на этот раз она расскажет мне все.
Когда Симоне позвонила, дверь открыл Никке. Он с удивлением посмотрел на гостью.
— Здравствуй, — сказала Симоне.
— У меня новые карточки, — с энтузиазмом сообщил Никке.
— Здорово.
— Там есть девчачьи, а есть много классных.
— Сестра дома? — спросила Симоне и похлопала его по руке.
— Аида! Аида!
Никке убежал в темноту прихожей и скрылся в квартире.
Симоне стояла и ждала. Вдруг она услышала необычный звук, как от работающего насоса, что-то слабо задребезжало, и вышла худая горбатая женщина. Она тащила за собой маленькую тележку с кислородным баллоном. От баллона к женщине тянулся шланг. Из ее ноздрей торчали прозрачные пластиковые трубочки.
Женщина постучала себя по груди кулачком:
— Эм… физема, — с шипением выдохнула она, и ее морщинистое лицо тут же свело в приступе натужного хриплого кашля.
Прокашлявшись, женщина сделала Симоне приглашающий жест. Они вместе прошли через длинную темную прихожую и оказались в гостиной, заставленной тяжелой мебелью. Между стойкой со стеклянными дверцами для стереоустановки и низенькой тумбочкой с телевизором Никке раскладывал свои покемоновские карточки. На коричневом диване, зажатом между двумя пальмообразными растениями, сидела Аида.
Симоне едва узнала ее. Лицо без грамма косметики было милым и очень юным, девочка выглядела хрупкой и слабой. Волосы тщательно причесаны и собраны в аккуратный хвост на макушке.
Когда Симоне вошла в комнату, девочка протянула дрожащую руку к пачке сигарет и закурила.
— Привет, — сказала Симоне. — Как дела?
Аида пожала плечами. У нее был такой вид, словно она плакала. Она затянулась и подставила под сигарету зеленое блюдце, словно боясь уронить пепел на мебель.
— Са… дитесь… — со свистом пригласила мать Аиды. Симоне опустилась в одно из просторных кресел, стоявших прямо перед диваном, столом и пальмами.
Аида стряхнула пепел в зеленое блюдце.
— Я только что из больницы, — начала Симоне. — Моего папу сбила машина. Он как раз шел к морю, к Вайлорду.
Внезапно Никке вскочил. Его лицо болезненно покраснело.
— Вайлорд злой. Такой злой, такой злой.
Симоне повернулась к Аиде, которая тяжело сглотнула и закрыла глаза, и спросила:
— В чем дело? Вайлорд? О чем вообще речь?
Аида потушила сигарету и неуверенно сказала:
— Они пропали.
— Кто?
— Компания, которая обижала нас. Никке и меня. Они были ужасные. Привязались ко мне, они бы…
Она замолчала и посмотрела на фыркнувшую мать.
— Они бы сожгли… маму, — медленно проговорила Аида.
— Черт… сопляки, — просвистела мать из своего кресла.
— Они взяли себе имена покемонов, их звали Азельф, Магмортар и Лукарио. Иногда они меняли имена, не поймешь.
— Сколько их?
— Я не знаю, может, всего пятеро, — ответила девочка. — Они мальчишки совсем, старшему столько же, сколько мне, младшему точно шесть лет. Но они решили, что все, кто здесь живет, должны им что-нибудь давать. — Аида в первый раз взглянула Симоне в лицо. Ее глаза были темно-янтарного цвета, красивые, ясные, но полные страха. — Малыши должны были отдавать им конфеты, ручки, — продолжала она тонким голоском. — Вытряхивали свои копилки, чтобы их не побили. Другие отдавали вещи — мобильники, «Нинтендо». Эти, из компании, забрали мою куртку, отнимали сигареты. А Никке они били, отбирали все, что у него было. Они его так обижали!..
Ее голос угас, и из глаз потекли слезы.
— Это они забрали Беньямина? — напрямую спросила Симоне.
Мать Аиды всплеснула руками:
— Этот… мальчик… плохой…
— Отвечай, Аида, — запальчиво потребовала Симоне. — Отвечай сейчас же!
— Не орите… на мою… дочь, — просвистела женщина.
Симоне, повернувшись к ней, покачала головой и жестко сказала:
— Рассказывай сейчас же все, что знаешь, слышишь?
Аида тяжело сглотнула.
— Я не так много знаю, — наконец ответила она. — Беньямин приходил иногда, говорил, что мы не должны ничего отдавать тем парням. Вайлорд как взбесился, сказал, что это война, и потребовал от нас кучу денег.
Она зажгла новую сигарету, дрожа, затянулась, стряхнула пепел в зеленое блюдце и продолжила:
— Когда Вайлорд узнал, что Беньямин болен, он дал мальчишкам иголки, чтобы они его исцарапали…