— Блау? Как «синий» по-немецки?
— Да.
— Она вам угрожала?
— Это трудно объяснить.
— Сейчас поищу данные о ней.
На том конце стало тихо. Потом Йона сказал:
— Я бы хотел как можно скорее встретиться с вами и Симоне.
— Вот как?
— Реконструкцию преступления ведь так и не проводили. Или проводили?
— Реконструкцию?
— Надо выяснить, кто мог увидеть, как похищают Беньямина. Вы будете дома через полчаса?
— Позвоню Симоне, — сказал Эрик. — Будем ждать вас дома.
— Прекрасно.
— Йона?
— Да?
— Я знаю, что при поимке преступника счет идет на часы. Что считаются только первые сутки, — медленно сказал Эрик. — А сегодня уже…
— Вы не верите, что мы его найдем?
— Это… Я не знаю, — прошептал Эрик.
— Обычно я не ошибаюсь, — сказал Йона тихо, но резко. — Мы найдем вашего мальчика, я уверен.
Комиссар положил трубку. Потом взял листок, записал имя Эвы Блау и снова пошел к Анье. В ее кабинете крепко пахло апельсинами. Блюдо с разными цитрусовыми стояло перед компьютером с розовой клавиатурой, а на стене висел большой блестящий плакат с изображением мускулистой Аньи, плывущей баттерфляем. Олимпийские игры.
Йона улыбнулся:
— В армии я был спасателем, мог проплыть милю с сигнальным флажком. Но плавать баттерфляем так и не научился.
— Пустой расход энергии — вот что такое баттерфляй.
— По-моему, красиво — ты похожа на морскую деву.
Анья начала объяснять, не без некоторой гордости в голосе:
— Координационная техника довольно жесткая, нужен четкий ритм и… неинтересно?
Анья с наслаждением потянулась, причем ее большая грудь чуть не задела Йону, стоявшего возле стола.
— Почему? Интересно, — ответил он и вынул бумажку. — А теперь найди мне, пожалуйста, одного человека.
Улыбка на лице Аньи угасла.
— Я так и знала, что тебе от меня что-нибудь надо. Чересчур все было хорошо, чересчур приятно. Я помогла тебе с этой телемачтой, и ты явился с такой милой улыбочкой. Я уж почти поверила, что ты пригласишь меня на ужин…
— Обязательно приглашу. В свое время.
Она покачала головой и взяла у Йоны бумажку:
— Персональный поиск. Это срочно?
— Очень срочно, Анья.
— Тогда чего ты тут зубы скалишь?
— Я думал, ты не против…
— Эва Блау, — задумчиво протянула Анья.
— Это может быть ненастоящее имя.
Анья озабоченно покусала губы.
— Придуманное имя, — сказала она. — Негусто. У тебя ничего больше нет? Адреса или чего-нибудь такого?
— Нет, адреса нет. Я знаю только, что десять лет назад она была пациенткой Эрика Барка в больнице Каролинского института. Вероятно, всего несколько месяцев. Но ты проверь списки, не только обычный список, но и все остальные. Существуют ли в Каролинской больнице записи о какой-нибудь Эве Блау? Если эта Блау покупала машину, она есть в регистре транспорта. Или когда-нибудь получала визу, или у нее абонемент в какой-нибудь библиотеке… Всякие объединения, международное общество трезвости. Еще проверь лиц, находящихся под защитой, жертв преступления…
— Да, да, иди отсюда, — сказала Анья, — когда-нибудь мне и работать надо.
Йона выключил аудиокнигу — Пер Мюрберг со своей неповторимой смесью спокойствия и воодушевления читал «Преступление и наказание» Достоевского. Комиссар припарковал машину возле «Лao Вай», азиатского вегетарианского ресторана, куда его настойчиво звала Диса. Заглянул в окно и поразился простой аскетичной красоте деревянной мебели — ничего лишнего, никакой роскоши.
Когда он позвонил в дверь квартиры, Эрик уже был на месте. Они поздоровались, и Йона коротко объяснил, что собирается делать.
— Мы реконструируем похищение по возможности подробно. Симоне, вы единственная из нас, кто все видел своими глазами.
Симоне сосредоточенно кивнула.
— Так что вы будете изображать саму себя. Я — преступник, а вам, Эрик, придется побыть Беньямином.
— Ладно, — сказал Эрик.
Йона посмотрел на часы.
— Симоне, как по-вашему, сколько было времени, когда в квартиру проникли?
Симоне откашлялась:
— Не знаю точно… но газеты еще не приносили… значит, до пяти часов. Я вставала попить воды около двух… потом немного полежала, но не спала… значит, где-то между половиной третьего и пятью.
— Хорошо. Тогда я ставлю часы на половину четвертого, и получим приблизительное время, — сказал Йона. — Я отопру дверь, прокрадусь к Симоне, лежащей на кровати, сделаю вид, что делаю ей укол, а потом пойду к Беньямину — это вы, Эрик, — сделаю вам укол и вытащу из комнаты. Протащу по полу прихожей и вытащу из квартиры. Вы тяжелее Беньямина, так что накинем еще несколько минут. Симоне, попытайтесь двигаться точно так же, как тогда. В каждый момент времени лежите в той же позе, как в ту ночь. Я хочу понять, что вы видели, точнее, что вы могли видеть или чувствовать.
Бледная Симоне кивнула.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что вы это делаете.
Йона посмотрел на нее прозрачно-серыми глазами:
— Мы найдем Беньямина.
Симоне провела по лбу рукой.
— Я иду в спальню, — хрипло сказала она и увидела, как Йона выходит из квартиры с ключами в руках.
Когда комиссар вошел, она лежала под одеялом. Он торопливо двинулся к ней, не бегом, но уверенно. Стало щекотно, когда он поднял ее руку и сделал вид, что вкалывает иглу. Когда комиссар склонился над ней, Симоне встретилась с ним глазами и вспомнила, как проснулась от ощутимого укола в предплечье и увидела, что кто-то торопливо крадется из спальни в прихожую. От отчетливого воспоминания неприятно защекотало место укола. Когда спина Йоны скрылась, Симоне села, потерла сгиб локтя, медленно встала и пошла. Вышла в прихожую, прищурившись, заглянула в комнату Беньямина и увидела, как Йона наклоняется над кроватью. И неожиданно произнесла слова, эхом отозвавшиеся в ее памяти:
— Что вы там делаете? Можно войти?
Колеблясь, она подошла к буфету. Тело помнило, как оно обессилело и упало. Ноги подогнулись, и одновременно Симоне вспомнила, как проваливалась все глубже и глубже в черную немоту, прорезаемую короткими вспышками света. Симоне сидела, опершись спиной о стену, и смотрела, как Йона тащит Эрика за ноги. Воспоминания раскручивались непонятным образом: Беньямин пытается уцепиться за дверной косяк, его голова бьется о порог, он хватается за нее, Симоне, слабеющими руками.