Во время последнего сеанса группа сделала большой шаг вперед. Мы, как всегда, побеседовали, а потом я попытался погрузить Марека Семиовича в глубокий гипноз. Загипнотизировать его оказалось не так просто. Он был несосредоточенным и сопротивлялся гипнозу. Я почувствовал, что еще не нашел правильный подход, не определил, с чего начать.
— Дом? Футбольное поле? Лес? — предположил я.
— Не знаю, — как обычно, ответил Марек.
— Мы должны откуда-то начать.
— Откуда?
— Представьте себе место, куда надо вернуться, чтобы понять все, что происходит с вами сейчас, — объяснил я.
— Зеница, — равнодушно сказал Марек. — Зеница-Добой.
— Ладно, хорошо. — Я сделал себе пометку. — Вы знаете, что там произошло?
— Все случилось здесь, в огромном старом доме из темного дерева, почти как замок. Усадьба с крутой крышей, с башенками и верандами…
Теперь группа сконцентрировалась, все слушали, все понимали, что в сознании Марека вдруг открылись какие-то внутренние двери.
— Я сидел в кресле, по-моему, — медленно продолжал он. — Или на подушках. Во всяком случае, я курил «Мальборо», пока… должно быть, сотни девушек и женщин из моего родного города проходили передо мной.
— Проходили?
— Несколько недель… Они входили в дверь, и их вели по широкой лестнице в спальню.
— Публичный дом? — спросил норрландец Юсси.
— Я не знаю, что там происходит, почти ничего не знаю, — тихо ответил Марек.
— Вы никогда не видели комнату на верхнем этаже? — спросил я.
Он потер лицо ладонями и перевел дыхание.
— Помню такое, — начал он. — Я вхожу в маленькую комнату и вижу учительницу, которая была у нас классе в восьмом-девятом. Она лежит связанная на кровати. Голая, с синяками на бедрах.
— Что происходит?
— Я стою возле двери, у меня в руках что-то вроде длинной деревянной палки… Дальше не помню.
— Попытайтесь вспомнить, — спокойно сказал я.
— Все исчезло.
— Вы уверены?
— Я не могу больше.
— Хорошо, не нужно, этого достаточно, — сказал я.
— Погодите, — попросил он и надолго затих.
Вздохнул, потер лицо и поднялся.
— Марек?
— Я ничего не помню, — резко сказал он.
Я сделал несколько пометок и почувствовал, что Марек изучает меня.
— Я не помню, но все случилось в этом проклятом доме, — добавил он.
Я посмотрел на него и кивнул.
— Все, что я есть, — оно там, в деревянном доме.
— В вороньем замке, — сказала сидевшая рядом с ним Лидия.
— Точно, вороний замок, — подхватил он и рассмеялся. Лицо у него было печальное.
Я опять посмотрел на часы. Через час встречаюсь с руководством больницы, представляю свое исследование. Или я добуду новые средства, или придется понемногу сворачивать и исследования, и лечение. До сих пор у меня не было времени нервничать. Я подошел к раковине, ополоснул лицо и перед тем, как выйти из ванной, постоял, глядя на свое отражение в зеркале и пытаясь улыбнуться. Запирая дверь в кабинет, я увидел рядом с собой молодую женщину.
— Эрик Мария Барк?
Густые темные волосы уложены узлом на затылке; когда она улыбнулась мне, на щеках образовались глубокие ямочки. Одета в медицинский халат, на груди удостоверение стажера.
— Майя Свартлинг, — представилась она и протянула руку. — Одна из ваших величайших почитательниц.
— Даже так? — усмехнулся я.
У женщины был счастливый вид, она благоухала гиацинтом — цветок из подземелий.
— Хочу принять участие в вашей работе, — без обиняков начала она.
— В моей работе?
Она кивнула и сильно покраснела.
— Мне это просто необходимо, — сказала она. — То, что вы делаете, невероятно интересно.
— Простите, если не разделю вашего энтузиазма, но я даже не знаю, будут ли исследования продолжаться, — объяснил я.
— А что такое?
— Отпущенных денег хватило всего на год.
Я подумал о предстоящей встрече и сделал над собой усилие, чтобы остаться приветливым:
— Поразительно, что вам интересна моя работа, я с удовольствием поговорю с вами. Но сейчас у меня как раз важная встреча, на которой…
Майя отошла.
— Простите, — сказала она. — Боже мой, простите.
— Мы можем поговорить по дороге, в лифте, — улыбнулся я.
Ситуация ее как будто расстроила. Майя снова покраснела и пошла рядом со мной.
— Вы думаете, могут быть трудности с получением денег? — обеспокоенно спросила она.
До встречи с руководством оставалось несколько минут. Рассказывать об исследовании — результатах, цели и временном плане — обычное дело, но мне оно всегда давалось тяжело: я знал, что столкнусь с проблемами из-за множества связанных с гипнозом предрассудков.
— Все потому, что большинство до сих пор считает гипноз чем-то неупорядоченным. Из-за этого штампа обсуждать промежуточные результаты довольно трудно.
— Но в ваших докладах есть прекрасные, невероятные примеры, хотя публиковать что-то еще рано.
— Вы читали все мои доклады? — спросил я скептически.
— Довольно много, — сухо ответила она.
Мы остановились у дверей лифта.
— Как вы относитесь к рассуждениям об энграммах? [19] — бросил я пробный камень.
— Вы имеете в виду раздел о пациентах с повреждениями черепа?
— Да, — кивнул я, пытаясь скрыть удивление.
— Интересно, что вы пошли против теории о том, как воспоминания распределяются в мозге.
— У вас есть какие-нибудь соображения?
— Да. Вам стоило бы углубить исследования синапсиса и сконцентрироваться на мозжечковых миндалинах.
— Польщен, — сказал я и нажал кнопку лифта.
— Вам обязательно нужно получить деньги.
— Знаю, — ответил я.
— А что будет, если вам откажут?
— К счастью, у меня есть время, чтобы сокращать терапию постепенно и помогать пациентам по-другому.
— А исследование?
Я пожал плечами.
— Может быть, поищу другой институт, если кто-нибудь пойдет против меня.
— У вас есть враги в правлении?