— Знаю, знаю. Но прямо сейчас мне нечего тебе сказать.
— Ладно, позвоню, как только…
— Кончай трепаться. — И Анья положила трубку.
Среда, шестнадцатое декабря, первая половина дня
Эрик сидел в машине рядом с Йоной и дул на кофе в бумажном стаканчике. Они проехали мимо института, мимо Государственного музея естествознания. Возле дороги, по направлению к Бруннсвикену, в наступающей темноте блестели теплицы.
— Вы точно помните имя? Эва Блау? — спросил Йона.
— Да.
— Ничего в телефонном каталоге, ничего в уголовной базе данных, ничего в базе регистрации преступлений, в базе подозреваемых или хранящих оружие, ничего в базе налоговой службы, регистрации по месту жительства или в базе автовладельцев. Я распорядился проверить все базы данных губернского правления, ландстинга, [18] церковные базы, страховую кассу, миграционную службу. В Швеции нет никакой Эвы Блау, и никогда не было.
— Она была моей пациенткой, — настаивал Эрик.
— Тогда ее должны звать как-нибудь по-другому.
— Черт! Я что, не знаю, как зовут моих…
Он замолчал. Молнией вспыхнула догадка, как ее могли звать по-другому, но тут же погасла.
— Что вы хотели сказать? — спросил Йона.
— Надо посмотреть мои бумаги. Может быть, ее просто называли Эвой Блау.
Белесое зимнее небо было низким и плотным. Похоже, снегопад мог начаться в любую минуту.
Эрик отпил кофе и почувствовал, как сладость сменяется долгой горечью. Машина свернула к району частных домов в Тебю. Они медленно ехали позади вилл, вдоль садов с покрытыми инеем обнаженными фруктовыми деревьями, мимо небольших закрытых бассейнов, застекленных веранд с плетеной мебелью, заснеженных батутов, кипарисов с электрическими гирляндами, синих санок-тобоганов и припаркованных автомобилей.
— А куда мы вообще едем? — неожиданно спросил Эрик.
Маленькие круглые снежинки кружились в воздухе, падали на капот, забиваясь под «дворники».
— Мы почти приехали.
— Приехали куда?
— Я нашел все же несколько человек по фамилии Блау, — с улыбкой ответил Йона.
Он свернул к отдельно стоящему гаражу и остановился, но не стал глушить мотор. Посреди лужайки стоял двухметровый пластмассовый Винни-Пух. Его красный свитерок облупился. Других фигур в саду не было. Дорожка из неровных сланцевых пластинок вела к большому деревянному дому, выкрашенному желтой краской.
— Здесь живет Лиселотт Блау, — объяснил Йона.
— Кто это?
— Понятия не имею. Но возможно, она знает что-нибудь про Эву.
Йона увидел неуверенную гримасу Эрика и сказал:
— Это единственное, от чего мы сейчас можем оттолкнуться.
Эрик покачал головой:
— Это было давно. Я никогда не вспоминаю о тех временах, когда занимался гипнозом.
Он взглянул в прозрачно-серые глаза Йоны:
— Может быть, к Эве Блау это не имеет никакого отношения.
— Пытались вспомнить?
— Вроде того, — ответил Эрик и посмотрел на стакан с кофе.
— Хорошо вспоминали?
— Наверное, не очень.
— Вы не знаете, она была опасна, эта Эва Блау? — спросил комиссар.
Эрик глянул в окно машины и увидел, что кто-то фломастером нарисовал Винни-Пуху клыки и злобно сведенные брови. Эрик отпил кофе и вспомнил вдруг, когда он услышал имя «Эва Блау» в первый раз.
Вспомнил только что.
Было половина девятого утра. Солнце светило через пыльное окно. Я спал в кабинете после ночного дежурства, подумал он.
Десять лет назад
Было половина девятого утра. Солнце светило через пыльное окно. Я спал в кабинете после ночного дежурства, не выспался, но все же собрал спортивную сумку. Ларс Ульсон уже несколько недель отменял наше сражение в бадминтон. Он слишком много работал, мотался между больницей в Осло и Каролинской больницей, читал лекции в Лондоне и метил на место в правлении. Но вчера позвонил и спросил, готов ли я.
— Да, черт тебя возьми, — ответил я.
— Ты готов продуть, — сказал он, но как-то необычно вяло.
Я вылил остатки кофе в раковину, оставил чашку на кухне для персонала, сбежал вниз по лестнице и на велосипеде доехал до спортзала. Когда я вошел, Ларс уже сидел в холодной раздевалке. Он почти испуганно поднял на меня глаза, отвернулся и натянул шорты.
— Я тебя так вздую, что ты неделю сидеть на сможешь, — объявил он и глянул на меня.
Трясущимися руками запер шкафчик.
— Много работаешь, — сказал я.
— А? Да, верно, у меня было…
Он замолчал и тяжело сел на лавку. Я спросил:
— Ты себя хорошо чувствуешь?
— Отлично. Ты-то сам как?
— В пятницу встречаюсь с правлением.
— Верно. Тебя больше не будут финансировать. Вечно одно и то же.
— Да я и не слишком волнуюсь, — отмахнулся я. — Я хочу сказать — по-моему, все идет хорошо. Мои исследования не стоят на месте, дело движется, у меня чертовски хорошие результаты.
— Я знаком с Франком Паульссоном из правления, — сказал Лapc и поднялся.
— Правда? Как?
— В армии вместе служили, в Будене. Он головастый и довольно открытый.
— Это хорошо, — тихо сказал я.
Мы вышли из раздевалки, и Ларс схватил меня за руку:
— Хочешь, я позвоню ему и просто попрошу, чтобы они поставили на тебя?
— А можно? — спросил я.
— Вряд ли, но чем черт не шутит.
— Тогда пусть все остается как есть, — улыбнулся я.
— Но ты же должен продолжать исследования.
— Все устроится.
— Кто знает.
Я посмотрел на него и нерешительно сказал:
— Хотя это, может, было бы глупо.
— Я позвоню Паульссону вечером.
Я кивнул. Ларс, улыбаясь, легонько хлопнул меня по спине.
Когда мы в скрипящих кроссовках выходили в гулкий просторный зал, Лapc неожиданно спросил:
— Ты не хотел бы взять у меня пациентку?
— А в чем дело?
— У меня не хватает на нее времени, — объяснил он.
— К сожалению, я уже набрал группу.
— Ладно.
Я начал растягиваться, ожидая, когда освободится пятая дорожка. Ларс топтался рядом, проводя рукой по волосам и откашливаясь.