— Не исключено, что были, — ответила я. — Только не знаю, имеют ли они отношение к нашему расследованию. Одно дело — провожать ребят из Большого дома косыми взглядами, когда они идут за газетами, и совсем другое — пырнуть кого-то из них ножом только за то, что бывший домовладелец плохо обошелся с твоей прабабушкой в 1846 году.
— Возможно, ты и права. Но я все-таки попробую что-нибудь разузнать — так, на всякий случай. Попытка не пытка.
Я отпрянула назад, к изгороди — по кустам как будто пробежала быстрая волна, словно кто-то поспешно уносит ноги.
— Перестань. По-твоему, здесь живут одни сумасшедшие?
Сэм ответил не сразу.
— Я так не сказал.
— Но имел в виду? Послушать тебя, получается, кто-то из местных убил Лекси за что-то, что сделали никак не связанные с ней люди сто лет назад.
Я и сама не знала, отчего вдруг заговорила как последняя стерва. Наверно, это дом на меня так повлиял. Мы угрохали на него кучу времени и сил — накануне чуть ли не весь вечер отдирали заплесневелые обои в гостиной, — и я уже немножко привязалась к нему. От одной мысли о том, что дом стал объектом чьей-то целенаправленной ненависти, внутри у меня полыхнуло.
— Там, где я вырос, — сказал Сэм, — есть одна семья. Перселлы. Их прадед или кто там еще был вроде как сборщиком арендной платы в давно забытые времена. Тем, кому платить было нечем, ссужал деньги под проценты, а потом требовал возмещения с их жен и дочерей, сама понимаешь каким образом, а когда они ему надоедали, просто выгонял. Кевин Перселл рос вместе с нами, и никто ему ничего не припоминал, но когда мы подросли и он начал встречаться с одной местной девушкой, парни собрались, заловили его и отдубасили по первое число. Никакие не психи, обычные ребята, и лично против Кевина ничего не имели. Он, кстати, ту девушку не обижал и вообще был хороший малый. Однако ж есть такое, что не забывается, как ни старайся и сколько бы времени ни прошло.
Листья у меня за спиной зашуршали, будто там что-то шевелилось, но когда я обернулась, все было тихо, как на картинке.
— Тут другое, Сэм. Кевин сам все начал, когда стал встречаться с той девушкой. Эти пятеро вообще ничего не делали. Они просто здесь живут.
Снова пауза.
— Может, уже этого достаточно. Я так, на всякий случай.
Голос его прозвучал немного растерянно.
— Тоже верно, — сказала я, успокаиваясь. — Ты прав, проверить стоит — не исключено, что замешан кто-то из местных. Извини, что нагрубила.
— Жаль, тебя тут нет, — неожиданно мягко добавил Сэм. — По телефону разговор не тот. То одно поймешь не так, то другое.
— Знаю, Сэм. Мне тоже тебя не хватает. — Я и вправду скучала по нему. Пыталась не думать — такие вещи только отвлекают, а это опасно, можно не только дело завалить, но и погибнуть, — но получалось плохо, особенно когда я оставалась одна и пыталась читать после долгого, утомительного дня. — Ничего, уже немного осталось. Несколько недель.
Сэм вздохнул.
— Меньше, если что-нибудь выяснится. Поговорю с Догерти и Бирном — посмотрим, что они скажут. А ты будь осторожна, ладно? Береги себя.
— Ладно, — пообещала я. — Держи меня в курсе. Спокойной ночи.
— И тебе тоже. Я тебя люблю.
Ощущение, что за мной наблюдают, щемящее чувство где-то чуть ниже затылка не только не проходило, но становилось сильнее. Или дело в затеянном Сэмом разговоре? Так или иначе, проверить не помешает. Звонок отца Рафа, рассказы Сэма, электрическая пульсация ночи — все это давило на нас, словно отыскивая слабые места, чтобы наброситься, нанести удар, и в какой-то момент я, позабыв, что и сама здесь чужая, едва удержалась, чтобы не крикнуть в темноту: «Уйдите! Оставьте нас в покое!» Я размотала носок, засунула вместе с телефоном за резиновый пояс и, включив фонарик на полную мощность, зашагала домой — легко и бодро, но без особой спешки.
В запасе у меня несколько приемов, как избавиться от преследователя, запутать, поймать в расставленную сеть или зайти ему в тыл, и хотя большинство их рассчитано на городские улицы, они вполне сгодятся и в условиях сельской местности. Я шла, постепенно прибавляя шаг, вынуждая преследователя делать то же самое. Оставаться при этом незамеченным он просто не мог. Потом резко свернула на другую тропинку, выключила фонарик, пробежала двадцать — тридцать метров, пролезла через кусты на заброшенное поле, затаилась, сжавшись в комок, и стала ждать.
Прошло минут двадцать. Ничего — ни шелеста листьев, ни хруста камешка под ногой. Если за мной кто-то следил, ему или ей было не занимать хитрости и терпения — мысль не самая приятная. Наконец я снова пролезла через кусты, осмотрелась — ни души ни в ту, ни в другую сторону, — отряхнула с одежды листья и поспешила к дому. Прогулки у Лекси растягивались примерно на час, и мне совсем не хотелось опаздывать, заставляя остальных нервничать. За верхушками деревьев на фоне неба возник тусклый свет — Уайтторн-Хаус. Слабое золотистое мерцание словно растворялось в тумане.
Я уже лежала в кровати с книгой, когда в дверь постучала Эбби: фланелевая пижама в красно-белую клетку, лицо блестит от косметического скраба, волосы распущены по плечам, — на вид лет двенадцать, не больше. Притворив плотно дверь, она села на кровать, подтянула ноги и обхватила колени.
— Можно вопрос?
— Конечно, — ответила я.
Знать бы только ответ.
— Ладно. — Эбби убрала за ухо прядку и еще раз взглянула на дверь. — Не знаю, с чего начать, а потому спрошу напрямик. Если захочешь, можешь сказать, что это не мое дело. Ребенок в порядке?
Вид у меня был наверняка еще тот, потому что по ее губам скользнула тень улыбки.
— Извини, если что не так. Я просто догадалась. В прошлом месяце ты перестала есть шоколад, а потом… в тот день… тебя вырвало, и я поняла…
Мысли уже неслись наперегонки.
— А ребята в курсе?
Эбби пожала плечами — точнее, просто дернула одним.
— Сомневаюсь. По крайней мере никто из них ничего не сказал.
Что еще ничего не значит. Один из них вполне мог знать. Допустим, Лекси поведала отцу о своих планах: оставить ребенка или сделать аборт — и он психанул. Так или иначе, Эбби особа глазастая и сделала верные выводы. И теперь пожирала меня взглядом в ожидании ответа.
— Ребенок не выжил, — сказала я, потому что так оно, по сути, и было.
Эбби кивнула:
— Мне очень жаль. Правда, Лекси. Или?..
Она подняла бровь.
— Ничего, все в порядке. Я и сама не знала, что с ним делать. Так оно даже проще.
Она снова кивнула, и я поняла, что дала правильный ответ. Эбби не удивилась.
— Ты им скажешь? Если хочешь, я сама…
— Нет. Не хочу, чтобы они знали.
Информация — страшное оружие, как говаривал наш Фрэнк. Факт беременности еще мог мне пригодиться, и я не собиралась отдавать его вот так запросто. Я вдруг поймала себя на мысли, что припасаю смерть ребенка будто гранату, а значит понимаю, во что ввязываюсь.