Ну что ты делаешь со мной?
Ищу ответа и не нахожу…
В столбах света лениво плавали мириады пылинок, в воздухе стоял запах мастики. Эбби стояла, воздев руку и слегка запрокинув голову, и песня разлеталась по пустым комнатам, воспаряла к пыльному, в трещинках, потолку, чтобы потом устремиться еще выше, к сияющему закатному небу.
В какой-то миг я вспомнила, когда танцевала в последний раз — на крыше пристройки под моей квартирой, вечером накануне того дня, когда все в моей жизни пошло наперекосяк. Странно, но воспоминание не отдалось болью. Как давно это было! В голубом платье, застегнутая на все пуговицы, я была я, а та история, такая грустная и романтичная, что от нее щемило сердце, случилась с другой девушкой, не со мной. Раф все добавлял темпа, и Эбби раскачивалась быстрее и щелкала в такт пальцами.
Скажу я «bella, bella».
Скажу я «wunderbar»,
Любой язык подскажет
Нежные слова…
Джастин подхватил меня и, оторвав от пола, описал полный круг — лицо его сияло и смеялось. Голые стены швыряли голос Эбби туда и сюда, как будто кто-то вторил ей из каждого угла, и наши шаги звенели и отдавались эхом, и казалось, будто огромный зал заполнен танцующими. Словно это дом позвал сюда всех, кто когда-то танцевал здесь весенними вечерами: милых девушек, что провожали на войну галантных парней, мужчин и женщин, наблюдавших крушение старого мира, слыша, как в двери уже стучится мир новый. И вот теперь — все, как один, со своими душевными ранами и все, как один, смеющиеся — они приглашают нас занять место в их долгой череде…
— Так, так, так, — начал Фрэнк. — Ты ведь знаешь, какой сегодня день, а?
Какой день? Я понятия не имела, так как мысленно оставалась в Уайтторн-Хаусе. После ужина Раф вытащил из-под сиденья круглого табурета пожелтевший потрепанный песенник и уселся за пианино, Эбби вернулась к прерванному занятию, и из свободной комнаты доносилось негромкое «О, Джонни, как ты мог…», Джастин с Дэниелом мыли посуду. Мелодичный, живой, пленительный ритм сопровождал меня, пока я шла через лужайку к задней калитке, и в какой-то момент даже подумала, а не остаться ли мне сегодня дома, а Фрэнк, Сэм и пара таинственных глаз пусть подождут.
Вечер выдался пасмурный, моросящий дождь монотонно шлепал по дежурной куртке. Включать свет, разговаривая по телефону, не хотелось, темнота же была такая, что я не видела собственных пальцев. При желании маньяки могли устроить у сторожки шабаш и отплясывать макарену, а я бы и не заметила.
— Если у тебя день рождения, то подарка придется подождать.
— Очень смешно. Сегодня воскресенье, киска. И если я не ошибаюсь, ты все еще в Уайтторн-Хаусе, как птичка в гнездышке. А значит, первый бой мы выиграли: ты продержалась неделю. Поздравляю, детектив. Раунд за тобой.
— Вроде бы.
Я уже давно перестала считать дни — добрый знак.
— Итак… — Фрэнк заворочался, устраиваясь удобнее, и приглушил орущее где-то на заднем фоне радио. Похоже, он был дома или по крайней мере там, где обитал с тех пор, как дражайшая половина его выставила. — Подведем итоги первой недели.
Прежде чем ответить, я вскарабкалась на стену и попыталась собраться с мыслями. У Фрэнка при любом раскладе дело на первом месте: как и любому боссу, ему нужен отчет, четкий, подробный и лаконичный.
— Первая неделя, — начала я. — Внедрение по месту проживания и учебы Александры Мэдисон прошло успешно — похоже, никто ничего не заподозрил. Я обыскала Уайтторн-Хаус, но пока ничего важного не обнаружила. Несмотря на предпринятые меры, никаких шагов по установлению более плотного контакта как со стороны известных нам лиц, так и со стороны неизвестных, не отмечено, но на данной стадии это еще не исключает варианта с неизвестным, поскольку он мог на время затаиться. Интерес, проявленный студентами и профессорами, объясняется исключительно заботой о моем здоровье. Избыточное внимание к деталям со стороны Бренды Грили я отношу на счет ее нездоровой склонности ко всему омерзительному. Реакция как на само происшествие, так и на возвращение Лекси вполне естественная. То, что эти четверо не слишком откровенничали со следователями, вряд ли должно вызвать подозрения. Они вообще чрезвычайно скрытны в отношениях с посторонними.
— Это мы и без тебя знаем. А что подсказывает профессиональное чутье?
Я поерзала по стене, пытаясь сесть так, чтобы ничто не упиралось в мягкое место. Хороший вопрос, только как на него ответить? Ведь в мои планы не входило распространяться ни про дневник, ни про мои подозрения.
— Думается, мы что-то упускаем. Что-то важное. Может, твоего загадочного незнакомца. Может быть, мотив. Может… Не знаю. У меня такое чувство… есть что-то, что пока еще не всплыло. Похоже, вот-вот появится, но…
— И что же это такое? Что-то связанное с твоей четверкой? С учебой? С ребенком? Или с Мэй-Рут?
— Не знаю. Правда не знаю.
Скрипнули диванные пружины: Фрэнк потянулся за чем-то… за стаканом — было слышно, как он пьет.
— Я вот что скажу: с дедом у тебя промашка вышла. Умер от цирроза. Лет тридцать, а то и все сорок безвылазно сидел в доме, пил по-черному, потом шесть месяцев умирал в хосписе. Никто из этой пятерки его не навещал. А с Дэниелом, как выяснилось, они не виделись с тех самых пор, как наш Дэнни был мальчишкой.
Редко бывало, чтобы я так радовалась собственной ошибке, но чувство, не отпускавшее всю неделю, осталось — чувство, что я хватаюсь за миражи.
— Тогда почему он оставил ему дом?
— А кому еще? Вариантов было не много. В этой семье умирали рано. Живых родственников осталось только двое: Дэниел и его кузен, Эдвард Ханрахан, сын старшей дочери Саймона. Малыш Эдди — крутой яппи, занимается недвижимостью. Похоже, старикан решил, что наш Дэнни меньшее из двух зол. Может, студенты были ему симпатичнее, чем деляги, а может, хотел, чтобы дом остался под семейным именем.
Пять баллов, старина Саймон.
— То-то, должно быть, Эдди взбесился.
— Еще как! К старику он был не ближе, чем Дэниел, но завещание оспорить пытался: доказывал, что Саймон съехал с катушек из-за пьянства. Вот почему и с утверждением так долго тянули резину. Глупость, конечно, хотя чего еще от Эдди ждать — не вышел парень умом. Врач подтвердил, что старик был алкоголиком и отличался необузданным нравом, однако до самого конца оставался в полном рассудке. Так что прицепиться не к чему.
Я вздохнула. Вообще-то причин огорчаться не было — вряд ли пятерка рискнула бы подмешать белладонны в зубной эликсир дядюшки Саймона, — но меня не оставляло ощущение, что вокруг Уайтторн-Хауса творятся какие-то темные делишки — нечто такое, что неплохо бы выяснить.
— Что ж, пусть так. Извини. Ты только время зря потратил.
— Извиняться не за что. Такое дело, проверять надо все. — Черт, услышу эту сентенцию еще раз, точно прихлопну кого-нибудь на месте. — Если ты считаешь, что у них рыльце в пушку, то так оно скорее всего и есть. Только не в данном конкретном деле.