Кто-то из очереди нервно дернул Дафну за рукав:
– Девушка, вас тут не стояло!
– Меня тут и не будет стоять!.. Здравствуйте, доктор Припадочкин! – сказала Даф, узнавая в профессоре Хламонове небезызвестный ей персонаж.
Тухломончик, беседовавший с заплаканной дамой, тревожно вскинул голову. Вскочил, схватил Даф за рукав и торопливо потянул за киоск. Оставленная без попечения дама проводила их растерянным взглядом.
– Что ты делаешь? Зачем тебе их нытье? – спросила у него Даф.
– Это так, эксперимент! Новая форма работы! – заявил комиссионер.
– Какая еще форма?
Тухломон веско ткнул себе в лоб указательным пальцем:
– Тут не заржавеет! Я все записываю!.. Ты не представляешь, с какой готовностью люди жалуются на своих близких! Я прямо умиляюсь, сколько дряни можно выудить из самого милого на вид человека! Прям захлебнуться!
– А тебе зачем?
Тухломон посмотрел на Даф удивленными бараньими глазами.
– Да это же проще пареной репы! Он мне жалуется, распаляет себя, а я ему под конец: «Ах, ах! Какое чудовище! И как вы его только терпите? А нагадить ему не желаете?» И тут бац! Ты не представляешь, на что человек готов пойти, чтобы навредить маме, папе, братику или бывшему возлюбленному.
С этими словами Тухломон быстрым движением извлек из кармана стеклянный пузырек из-под валерьянки, махнул им перед носом Даф и сразу спрятал, опасаясь, как бы чего не вышло. На дне пузырька что-то желтело.
Решив, что златокрылые вскоре прикроют Тухломошину лавочку, а если нет, то она сделает это сама, Даф продолжила путь. На каждом перекрестке она закрывала глаза и телепатически прощупывала город, пытаясь хотя бы вчерне определиться с направлением, в котором ей следует двигаться. И всякий раз картинка действительно вспыхивала, правда, размытая, без деталей. Это все равно как если бы кто-то толстой иглой пытался указать на карте мира место, где он посеял студенческий проездной и стоптанные шлепанцы.
Однако Дафне было не занимать упрямства. Она продолжала искать, заглядывая повсюду, где кот мог оказаться хотя бы теоретически. Ей думалось, что она хорошо представляет себе его любимые местечки – мусорные контейнеры, подвалы, крыши… Несколько раз из-под ящиков, которые она переворачивала, и из контейнеров, по крышкам которых стучала палкой, действительно выскакивали коты. Однако это были коты бескрылые, имеющие как к Тартару, так и к Эдему весьма опосредованное отношение.
Наконец, в районе Триумфальной, во дворе одного дома, Дафна ощутила явную близость Депресняка. И, видно, ощутила не она одна, потому что снег на небольшой площадке разрывало ничуть не меньше двадцати комиссионеров. Все они неумело маскировались кто под археологов, кто под санитаров, а один под сбежавшего из дурдома психа, воображающего себя главврачом. Пожалуй, этому, последнему, его роль удавалась лучше всех.
Сгрудившиеся комиссионеры лопатами, детскими совочками и просто руками торопливо отгребали снег. Дафна вознегодовала, решив, что они загнали, окружили и сейчас схватят ее котика. Движением Грязного Гарри, выдергивающего из кобуры грязный кольт, она извлекла флейту, однако не успела поднести ее к губам, как золотая молния рассекла небо. Златокрылые!
Комиссионеры с писком улетучились. Кто-то забился в щели, кто-то телепортировал, а кто-то сгинул так, что и сам бы затруднился описать как и куда именно.
Дафна поспешно метнулась в подъезд и замерла за дверью, стараясь казаться как можно незаметнее. Она ощущала, что златокрылым сейчас не до нее и искать они ее не будут, но все же на всякий случай сжала в ладони бронзовые крылья – единственное, что могло ее реально выдать. Крылья нагревались, сияли, рвались к своим, соскучившись по Эдему, хотели общения, однако Даф держала их крепко, не разжимая пальцев.
«Ну не смешно ли? Я уже боюсь своих и довольно нормально отношусь к комиссионерам и суккубам, к которым привыкла как к зимней простуде. Правду говорят: человек – это то, с кем он общается», – подумала Даф, не замечая, что случайно назвала себя «человеком».
Прильнув к щели между железной дверью, пахнущей свежей краской, и стеной, она осторожно выглядывала наружу. Она увидела, как на заснеженную площадку, в которой комиссионеры прорыли множество сырных дыр, опустились двое златокрылых. Одного из них Даф узнала сразу. Это был Фукидид. Другого видела впервые. Впрочем, знать всех в Эдеме было нереально, особенно если ты не прожил на свете и несчастных двадцати тысяч лет.
Златокрылые не стали тратить время на рытье снега вручную. Один из них поднес к губам флейту, а в следующий миг столб снега взметнулся выше дома. На дне образовавшегося котлована Даф увидела сияние. Златокрылые нетерпеливо склонились к нему, соприкасаясь головами.
– Это всего лишь жалкая кость от воблы! Не весь артефакт! Проклятый кот ее зарыл! – услышала Даф разочарованный голос Фукидида, плечистого стража, похожего на гнома.
– А где остальная вобла? – озадаченно спросил его напарник, юный блондинчик, сияющий и свежий, будто вымытый огуречным рассолом.
– Вдруг кот ее сожрал? – предположил Фукидид.
– Сожрал артефакт? Такое разве возможно? – испугался блондинчик.
– А почему нет? В лопухоидном мире возможно все. То же, что невозможно, то вероятно, – мрачно сказал Фукидид.
Часто посещая мир смертных, он уже ничему не удивлялся. Удивление – чувство неискушенных. Блондинчик наклонился и, материализовав пинцет, осторожно подцепил им кость Мистического Скелета Воблы.
– Странно, всего одна кость, а магическое поле такое, словно рядом и остальной скелет, – сказал он задумчиво.
– Это потому, что мы слишком близко от кости. Не расслабляйся, а то начнет глючить, – со знанием дела предупредил его Фукидид.
Он провел пальцем по рукаву и, посадив на палец несуществующую божью коровку, стал горячо просить ее полететь на небо. Блондинчик уставился на его палец.
– А это что, к примеру, за штука?
– Божья коровка. Сейчас улетит.
– Куда она полетит-то! Крокодилы не летают! Они отгрызают руки вместе с часами.
Кость Мистического Скелета Воблы продолжала распространять радостное, похожее на радугу сияние, которое постепенно слабеющими волнами раскатывалось по двору. Девизом артефакта-пересмешника явно было: «Сэкономь на цирке, развлеки себя сам!»