Мы постоянно ссорились. Мы спорили по любому поводу. Характер и мотив преступления, психика убийцы, зловещие улики, ход следствия и так далее — все становилось предметом стычек. Нагел был в курсе моих внушительных научных достижений, но не питал ко мне никакого почтения. Возможно, полковник Вилли Тил знал заранее, что Нагел станет именно таким наставником, для которого моя биография не представит угрозы. Нагел абсолютно не сомневался ни в своих взглядах, ни в методах работы. Он часто раскрывал преступления, руководствуясь своей потрясающей интуицией. Но, случалось, успех приходил после того, как я кропотливо копался в мелочах, призывал на помощь психологию, которую американцы сейчас столь претенциозно обозвали «судебной криминологией». Тогда Нагел меня хвалил — весьма своеобразно:
— Опять птица удачи нагадила на твоем долбаном крыльце!
Через несколько месяцев о нас с ним заговорили. Мы с Нагелом были самыми лучшими, нас призывали на помощь, если другие заходили в тупик. Безусловным лидером в нашей группе был Нагел. Рядом с ним я был подручным, которому еще предстояло многому научиться. Я был при Нагеле, как Санчо Панса при Дон Кихоте. Такая роль вполне меня устраивала. Благодаря Нагелу я сделался своим в отделе убийств и ограблений. Он так часто издевался над моими научными достижениями, что и остальные сослуживцы вскоре перестали уважать мою докторскую степень. Он постоянно дразнил меня, но беззлобно. Постепенно меня приняли за своего, хотя считали немного чудаком.
Сослуживцы уважали меня, как раньше уважали университетские преподаватели. Как же приятно, когда тебя гладят по шерстке! Меня часто хвалили. Постепенно я привык к новой жизни и радовался произошедшим во мне переменам. Нельзя сказать, что я был особенно счастлив, но я не был и несчастен, а в нашей жизни это что-то да значит. Многие завидовали моему холостяцкому существованию. А мне по-прежнему хотелось встретить свою вторую половинку, влюбиться. Окончательно и бесповоротно.
Я томился. И желал.
А со своими желаниями надо быть очень осторожным!
В начале седьмого утра ван Герден и Хоуп поехали к ней в контору; по пути ван Герден то и дело оглядывался назад, но видел только фары других машин, неразличимых в темноте.
— Как по-вашему, что он сделает, когда увидит статью в «Бюргере»?
— Схлебюс?
— Да.
Ван Герден задумался.
— Нападение на автостраде не свидетельствует о большом уме. Схлебюс нетерпелив. Он деятель, а не мыслитель. Ему бы сейчас отсидеться, залечь на дно, сбежать, пока все не успокоится, — даже за границу. Почему он не бежал? Потому что не может не дать сдачи? Потому что привык решать все свои проблемы с помощью силы?
Хоуп улыбнулась:
— Ну да. Такой Затопек ван Герден для бедных…
Она шутила беззлобно, но сравнение ван Гердену не понравилось.
— Если он безнадежно глуп, он будет стрелять. Если хочет выжить, попробует договориться.
— Затопек, вы когда-нибудь вернетесь в полицию?
— Не знаю.
Хоуп помолчала.
— А в университет?
— Не знаю.
Когда они проехали перекресток Ратанга, ван Герден сказал:
— Возможно, я найду для себя другую работу. Что-то совершенно другое. Если не сумею вернуться ни туда, ни туда. — Он снова обернулся через плечо и посмотрел назад.
Пока Хоуп отпирала дверь, ван Герден сжимал под ветровкой «хеклер-кох». Потом она пошла варить кофе, а он направился в комнатку с телефоном, положил на стол блокнот и ручку, сел.
Блокнот и оружие. Он всегда предпочитал первое.
Хоуп вернулась, неся две кружки.
— Сегодня опять будет куча бесполезных звонков?
— Да, наверное. Как всегда.
— Как по-вашему, почему люди обвиняют близких в самых тяжких преступлениях?
— Хоуп, в нашем мире столько несовершенства. Мы причиняем друг другу много зла…
Она села напротив, глянула ему в глаза. И вдруг спросила:
— А сколько зла мы причиняем сами себе?
Зазвонил телефон — первый звонок за утро.
— Алло.
— Это «горячая линия» насчет Схлебюса?
— Совершенно верно.
— Не хочу называть свое имя.
— Конечно, сэр.
— Мне кажется, он мой сосед.
— Вот как?
— Он живет на небольшой ферме. Здесь, в Хаут-Бэй.
— Вам известно, какая у него машина?
— Большой грязно-белый пикап. Вроде бы «шевроле» старой модели.
— Да. — Ван Герден почувствовал, как забилось сердце. Он наклонился вперед, прислонил кончик ручки к бумаге. Хоуп все поняла по его тону, отставила кофе в сторону, напряглась. — Будьте добры, объясните, где находится его ферма?
— Знаете питомник Хаггиса?
— Нет.
— Такой зоопарк-питомник для детей. Ну, знаете, такое место, где городские детишки могут погладить овечку, подоить корову, покататься на пони.
— Ясно.
— Так вот, Схлебюс живет по соседству. Участок номер сорок семь. Территория вся заросла. Надо ехать по дороге на Констанцию, а за питомником повернуть.
— Вы уверены насчет машины?
— Да. Сейчас она стоит у меня под окном.
— Сейчас?
— Да, я ее вижу.
— Может быть, все-таки назоветесь?
Послышался щелчок, связь прервалась. Ван Герден сидел с трубкой в руке, дрожа от избытка адреналина.
— Хоуп, — сказал он, — мне придется позаимствовать у вас машину и мобильный телефон. — Он встал, прихватив пистолет-пулемет.
— Ферма, — сказала она.
— В Хаут-Бэй. — Он бросил взгляд на часы. — Мы можем застать его еще в постели. Если только он не ранняя пташка.
— Вам нельзя ехать туда одному.
— Именно поэтому мне и нужен мобильник. Хочу вызвать Крошку. Как только удостоверюсь, что тревога не ложная.
— Пошли. — Хоуп зашагала по коридору к своему кабинету. Ключи от машины и телефон она достала из сумочки на ходу.
— Пока меня не будет, отвечайте на звонки.
— Я… — нехотя ответила она.
— Возможно, это ложная тревога. Кто-то должен оставаться на связи.
Она кивнула.
— Будьте осторожны!
Поток машин в такой час был уже достаточно плотный, но ван Герден направлялся не в центр города, ехал в противоположном направлении. Он вел БМВ достаточно агрессивно, наслаждаясь мощью машины. Вряд ли Хоуп получает такое же удовольствие от езды. Темно, черт бы побрал зиму; мимо университета и Ботанического сада, дорога на Констанцию идет мимо Хаут-Бэй. Ван Герден не знал, где именно находится питомник. Один раз он проехал мимо, пришлось разворачиваться. Наконец увидел большую вывеску с надписью: «Ферма Хаггиса». На вывеске были нарисованы дети и мультяшные зверушки. Ван Герден понял, что уже рассвело, просто утро облачное. Он остановился, нащупал под ветровкой «хеклер-кох», мобильник в нагрудном кармане, посмотрел на выцветшую деревянную вывеску с номером «Сорок семь» (надпись была сделана словами), увидел поворот на подъездную аллею. Много деревьев, мало света. Он прошел по дорожке; кроссовки скрипели по гравию. Пистолет-пулемет он повесил на плечо, снял его с предохранителя. Дыхание было неглубоким, сердце билось часто — трус проклятый! Хоуп спрашивала: «Сколько зла мы причиняем сами себе?» Сейчас самое время вспомнить. Вдали забрезжил свет; вот и дом. Ван Герден повернул за угол и увидел грязно-белую машину. Он присел за деревом. В доме все было тихо; над парадной дверью горел свет. Громко щебетали птицы. Ван Герден прищурился: тот самый пикап, его пикап! Он достал из кармана мобильник, набрал номер, стал ждать.