Посвящается Риа Пэйлов, хранящей веру.

И Стиву Касдину, готовому рискнуть.

Глава 01

Вашингтон

1 декабря

Четким неторопливым движением куратор провел кончиками пальцев по маленькому бронзовому футляру, скользнув по высеченным древнееврейским буквам ласковым прикосновением влюбленного, и, затаив дыхание, открыл футляр.

— Claves regni caelorum, [1] — прошептал он, завороженно уставившись на древнюю реликвию внутри.

Подобно Еве, смотревшей на запретный плод, не в силах оторвать взгляд, он разглядывал двенадцать отполированных драгоценных камней, вставленных в старинную золотую оправу.

Ключи к Царству небесному.

Доктор Джонатан Паджхэм, старший куратор Музея ближневосточного искусства Гопкинса, осторожно извлек из футляра то, что когда-то было наперсником, украшенным драгоценными камнями. Когда-то. Давным-давно. Больше трех тысяч лет назад, по его прикидкам.

Хотя на оправе еще сохранились кое-где позолоченные остатки наплечника, узнать в реликвии наперсник можно было с большим трудом. Цепочки, когда-то державшие усыпанный камнями щит на теле, давно исчезли. Только камни, расположенные в четыре ряда по три штуки, позволяли получить представление о первоначальной прямоугольной форме пластины, имевшей в размерах пять дюймов на четыре.

— О, какая клевая вещичка, не правда ли?

Недовольный тем, что ему помешали, Паджхэм поднял взгляд на кудрявую женщину, устанавливавшую на штатив цифровой фотоаппарат. Не в первый раз у него мелькнула мысль: что заставляет ее носить высокие черные кожаные ботинки на шнуровке в паре с длинной клетчатой юбкой?

Нахально ухмыляясь, Эди Миллер подошла к письменному столу и склонилась над реликвией. Перебравшись в «страну свободы», Паджхэм быстро выяснил, что американские женщины гораздо раскованнее своих британских кузин. Не обращая на нее никакого внимания, он уложил наперсник на квадратный кусок черного бархата, чтобы сфотографировать.

— Ого, это же бриллиант, аметист и сапфир. — Называя камни, Миллер указывала на них пальцем.

Испугавшись, что она прикоснется к древней реликвии, Паджхэм едва не схватил ее за руку. Вольнонаемный фотограф, приглашенная музеем Гопкинса для создания цифрового архива коллекции, Миллер понятия не имела, как обращаться с редкими артефактами.

— А вот изумруд! Кстати, а по гороскопу изумруд — мой камень, — продолжала она. — Как вы думаете, сколько в нем, карат пять?

— Понятия не имею, — рассеянно бросил Паджхэм, плохо разбиравшийся в драгоценных камнях. Впрочем, как и Миллер, злорадно подумал он.

— Сколько же лет этой реликвии?

Мельком взглянув на сороку в клетчатой юбке, Паджхэм снова ответил:

— Понятия не имею.

— Смею предположить, она очень старая.

На самом деле в графе возраста наперсника значился жирный вопросительный знак. Как и в графе происхождения. Хотя у Паджхэма имелись кое-какие мысли на этот счет.

И снова куратор провел кончиком ухоженного пальца по выгравированным символам, украшавшим бронзовый футляр, в котором хранился наперсник. Он узнал только одно слово:

Древнееврейская тетраграмма. Имя Бога из четырех букв, которое нельзя произносить вслух. Оно было высечено на футляре как талисман, призванный отгонять любопытных, завистливых, плотоядных, пожиравших древние реликвии, словно шоколадные конфеты.

Во имя всего святого! Как древнееврейская реликвия оказалась ни где-нибудь, а в Ираке?

Хотя директор музея Элиот Гопкинс вел себя в высшей степени скрытно, у него все же вырвалось, что реликвия обнаружена в Ираке. Старик поручил Паджхэму, специалисту по вавилонскому искусству, провести первичное изучение украшенного драгоценными камнями наперсника, предупредив, что он должен молчать как мумия. Паджхэм был не дурак. Далеко не дурак. Он понимал, что реликвия приобретена на черном рынке.

Рискованный бизнес — покупка краденых произведений искусства. Несколько лет назад куратор знаменитого музея Гетти предстал перед итальянским правосудием за то, что сознательно покупал краденые артефакты. Объемы подпольной торговли антиквариатом оценивались в миллиарды долларов, особенно с учетом произведений искусства Вавилона, наводнивших рынок с началом войны в Ираке. Многие музеи закрывали на это глаза, убеждая себя в том, что своими действиями сохраняют древнюю культуру. Паджхэм был с этим согласен. В конце концов, если бы не европейские расхитители произведений искусства, мир так и не увидел бы такие сокровища как Розеттский камень и мраморы Элгина. [2]

— Слишком много отраженного света. Вы ничего не имеете против, если я опущу шторы? — не унималась Миллер.

Паджхэм оторвал взгляд от реликвии.

— Гм… нет, нет, конечно же. Тут вам решать.

Он налепил на лицо улыбку. Ему была нужна помощь этой женщины. Паджхэм получил указание не показывать реликвию никому из работников музея, поэтому предварительную оценку проводил в понедельник, когда музей закрыт для посетителей и в нем нет никого, кроме охраны. Разумеется, фотограф в счет не шла, эта женщина снимала то, что просили, и вряд ли могла отличить наперсник от барельефа. Кому она сможет рассказать? Насколько было известно Паджхэму, во всем музее, если не считать двух охранников в вестибюле, кроме них двоих, нет ни души.

Полумрак кабинета на мгновение озарила вспышка света.

— Кажется, получилось неплохо, — заметила фотограф, изучая изображение на дисплее фотоаппарата. Она ловко извлекла из камеры синюю пластмассовую карту. — Я сейчас сделаю еще одну копию. Зачем иметь четыре гигабайта внутренней памяти, если ею не пользоваться? — Как только вспышка мелькнула во второй раз, Миллер указала на бронзовый футляр: — Хотите, я сниму и эту коробку?

— Да зачем нам нужно фотографировать это старье? — вырвалось у Паджхэма, но, спохватившись, он добавил уже более вежливым тоном: — Если вас это не затруднит, — отошел в сторону, чтобы не мешать фотографу переустановить штатив.

Разглядывая прекрасную реликвию, куратор в тревоге кусал нижнюю губу. Поскольку наперсник нашли в Ираке, его доверили ему как специалисту по вавилонскому искусству. Директор музея предположил, что Паджхэм сможет нарастить на кости мясо, ответив на четыре главных вопроса: кто, где, когда и зачем. Однако пока что ответов у Паджхэма не было. Несомненно, наперсник имел древнееврейские корни, а его познания в истории древнего Израиля были весьма скудные. Этим и объяснялось приглашение фотографа.