— По словам матери, произошла авария. Сильный порыв ветра бросил машину на дерево. Джейкоб погиб на месте, мать осталась в живых.
— Это тогда она пристрастилась к наркотикам?
— Горе ее едва не убило, — кивнула Эди. — По крайней мере, такое оправдание приводила она, объясняя, почему сломалась. О, время от времени мать приводила себя в порядок. И получалось у нее неплохо. Вот только вскоре от нее снова начинало нести перегаром и блевотиной.
Приблизительно тогда же стали появляться незнакомые мужчины, и тонкие стенки жилого прицепа не заглушали стоны и крики.
— Полагаю, в этом месте следует упомянуть о том, что мать понятия не имела, кто мой отец. Она считала, что это, наверное, был «тот парень с „Харли-Дэвидсоном“». Но, повторяю, это были лишь предположения.
Признавшись в том, что она незаконнорожденная, Эди уставилась на вытертый ковер под ногами. Она могла только гадать, что думает о ее прошлом Кэдмон. Вероятно, сам он вырос в пристойной английской семье. Прямиком из «Саги о Форсайтах».
— Похоже, у твоей матери была трагическая жизнь, — тихо проговорил он.
— Точнее, трагически сломанная. В любом случае, жизнь эта была недолгой. В свой двадцать восьмой день рождения мать умерла от передозировки. Я обнаружила ее распростертой на полу нашего жилого прицепа под звуки «Прекрасной Мелиссы» из старенького магнитофона. Говорят, только хорошие люди умирают молодыми, но… — Эди махнула рукой, словно прогоняя эту мысль. — Неважно. Я сама не могу сказать, к чему начала этот разговор. — Она опустилась на край кровати, внезапно почувствовав себя очень усталой.
— Сколько тебе было, когда умерла мать?
— Мм? — Эди запоздало осознала, что Кэдмон задал ей вопрос. — О, одиннадцать.
Одиннадцать, приближающиеся к сорока.
— Если не возражаешь, расскажи, что с тобой сталось после смерти матери?
Кусая нижнюю губу, Эди задумалась, рассказать ли Кэдмону правду. Но, подобно несущемуся составу, у которого отказали тормоза, она уже не могла остановиться и ответила на его вопрос:
— Меня отдали приемным родителям. Там нас было пятеро. Постарше, помоложе. Те, кто постарше, знали, что к чему, остальные ни о чем не догадывались.
— О чем это ты? Ничего не понимаю, — нахмурился Кэдмон.
— У Лонни Уилкерсона, моего приемного отца, человека, подписавшего контракт со штатом Флорида обеспечить меня надежным, чистым, здоровым домом, была тяга к маленьким девочкам.
— Проклятый подонок! Только не говори…
— Я должна рассказать тебе всю правду, — перебила его Эди.
Пожалуйста, Кэдмон, позволь мне рассказать все. Дай мне воскресить эти жуткие воспоминания. В надежде наконец освободиться от них.
— Как-то ночью Лонни пришел в комнату, где я спала с двумя девочками постарше… зажал мне ладонью рот, стащил с меня трусики и… изнасиловал. — Говоря, Эди держала голову опущенной. Она не ждала от Кэдмона сочувствия. Не ждала гнева. Ей просто был нужен слушатель. — До сих пор я не могу вспомнить подробности… это было что-то ужасное. Я только помню, что все произошло очень быстро, мне было больно, и еще я боялась задохнуться. — Вздохнув, Эди подняла взгляд на Кэдмона. Как она и предполагала, у него на лице были написаны в равной степени ярость и скорбь. — Это все, что я помню. Это, а также то, что на протяжении следующих двух месяцев такое происходило раз в неделю. Когда Лонни принялся за новенькую, та сразу же рассказала обо всем работнику социальной службы, и нас разбросали по другим домам. — Она помолчала, сражаясь с давнишним чувством вины. — Это я должна была разоблачить чудовище, но… Я боялась, что меня бросят и мне придется начинать сначала.
Опять сначала.
— Ты была еще ребенком, — возразил Кэдмон.
Эди покачала головой, не желая спорить, и продолжала:
— Так или иначе, чтобы сделать долгий рассказ не таким долгим, через несколько лет один работник социальной службы сжалился надо мной и, не поленившись, разыскал родителей моей матери. Я прожила с ними до тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать.
Когда, как и ее мать до этого, она села на междугородный автобус и уехала из Чероу. Чтобы больше никогда не вернуться.
Встав из-за стола, Кэдмон подошел к Эди, сидящей на краю кровати, и молча присел рядом, коснувшись бедром.
— Не пойми меня превратно. Я не запуганный эмоционально человек, неспособный воспринимать действительность, — ровным голосом проговорила Эди. — Я отлично со всем справляюсь.
— Да, знаю. Но старые воспоминания имеют склонность наползать на нас, когда этого меньше всего ждешь. — По его голосу Эди почувствовала, что он знает это по собственному опыту. Быть может, его детство вовсе не было прекрасным «Театром шедевров». — В нежном детском возрасте ты шла по дороге, ведущей в ад. Но затем тебе удалось выбраться из глубин боли, и ты проложила себе новый путь. — Кэдмон взял ее за руку: — Ты необыкновенная женщина, Эди Миллер.
— Достаточно необыкновенная, чтобы у тебя возникло желание лечь со мной в постель? — Повернув голову, Эди посмотрела ему в глаза. — Видишь ли, вот почему я осталась чистой. Все мои отношения с мужчинами были окутаны ложью. Но сейчас я захотела начать все с чистого листа.
— Ты точно этого хочешь — чтобы мы с тобой легли спать вместе? — отпустив ее руку, тихо спросил Кэдмон.
Эди увидела у него на лице борьбу противоречивых чувств. Временами, и сейчас как раз был такой случай, он был чересчур джентльменом.
— Я была очень близка к тому, чтобы прошлой ночью забраться к тебе в постель. И просто чтобы ты знал — загадка, которую ты можешь разгадать, тут ни при чем. Это чистый секс, договорились?
Заметив, как неуверенность у него в глазах сменяется вожделением, она поднялась на ноги и шагнула к ночному столику.
Кэдмон остановил ее, снова схватив за руку:
— Ты куда? — В его обыкновенно хорошо поставленном голосе прозвучала сдавленная хрипота.
— Я хотела выключить лампу.
Рывком Кэдмон усадил ее к себе на колени и шепнул на ухо:
— Давай оставим свет.
Убедившись в том, что зияющая дыра в стене церкви пуста, Макфарлейн устало опустился на ближайшую скамью. Мощный фонарик наполнял маленькую церковь неестественным сиянием. Со стен бросали осуждающие взгляды святые, выложенные мозаичным стеклом. Двое подручных, один с кувалдой, другой с киркой, стояли наготове, ожидая дальнейших приказаний.
Впервые за двадцать пять лет Макфарлейн испугался, что, возможно, не сможет выполнить свои обязательства перед Богом. Получив в свои руки Ковчег, он смог бы изменить судьбу мира в соответствии со священными замыслами Господа. Но сначала нужно найти Ковчег.
Я должен найти Ковчег.