Интересно, что она будет делать, когда поймет, что деньги не исцелят ее раны?
Отстрел опасных животных следует предоставить опытным загонщикам, которые знают, что делать.
Настольная книга следопыта.
Опасные животные
Завтракали мы в одиночестве. Чипиндука, водитель «лендровера», сказал:
— Шамба пошел на прогулку. Он передал вам привет, просил попрощаться с вами и сказать, что вам всегда здесь рады.
— Он много ходит пешком? — спросил Лоттер.
— Каждое утро и каждый день после обеда. — Чипиндука достал что-то из нагрудного кармана рубашки: — Вот что Шамба просил передать вам.
Я взял визитную карточку песочного цвета с изображением звериной лапы. «Корнел ван Ярсвелд». Адрес электронной почты в Гугл-мейле, номер мобильного телефона. Не тот, какой она дала Лоуренсу.
Лоттер спросил у Чипиндуки:
— Что значит «шамба»?
— На языке шона это значит «лев». У него грива, как у льва.
— Ты умеешь читать звериные следы? — спросил я.
— Умею.
Я показал Чипиндуке карточку Флеа:
— Вот это чей след?
Он долго разглядывал отпечаток.
— По-моему, бурой гиены.
— Бурой гиены? Почему именно бурой?
— Бурая гиена не похожа на других гиен.
— Чем?
— Она охотится в одиночку.
Пока Лоттер отвязывал самолет, он спросил:
— Ну, что будем делать дальше?
Я осмотрел короткую взлетную полосу, холмы вокруг.
— Шаг первый: постараться выжить после взлета.
— А если мы каким-то чудом выживем?
— Пожалуйста, забросьте меня в Йоханнесбург.
— Думаете, она там?
— Может, и нет. Зато туда ведет последняя цепочка следов. Инкунзи, который прижался к Флеа и что-то прошептал ей на ухо.
— И еще вам хочется расквитаться.
— С этим, скорее всего, придется подождать.
Лоттер удивленно поднял брови. Я пояснил:
— Мне приходится выбирать между удовлетворением и информацией. Трудный выбор.
— Я уже заметил, — сказал он и начал проверять приборы. Оба шона следили за ним с большим интересом. — Хочешь прокатиться? — спросил Лоттер у Чипиндуки.
Оба заулыбались, показывая белоснежные зубы, покачали головами:
— Мы не сумасшедшие!
— Вот именно, — сказал я.
Они расхохотались.
Как только Лоттер все проверил, мы попрощались и сели в самолет.
Лоттер был по-прежнему раздражающе бодр.
— Когда-нибудь видели чудо?
— В общем, нет.
— Тогда для вас настал великий день…
Чудо произошло, только я не понял, как это случилось, потому что плотно зажмурил глаза.
Когда мы набрали высоту и Лоттер закончил болтать на своем летном жаргоне с диспетчером, я спросил, отождествляет ли он себя с каким-нибудь зверем.
— Это в каком еще смысле? — спросил он, подражая выговору Арнольда Шварценеггера.
— Мне кажется, сейчас пошла такая мода. Шамба — лев, Флеа — бурая гиена, у бандита, который погиб ночью, того типа, была кличка Змей, а я собираюсь навестить Инкунзи — Быка. Что стряслось со всеми ними?
— Наверное, это часть нашей культуры, — философски заметил Лоттер. Через несколько минут он спросил: — Когда-нибудь читали Лауренса ван дер Поста, натуралиста?
— Нет.
— Он описывал встречу маленького суриката и огромной кобры…
— Ну и что?
— Очень на вас похоже… Я не кобру имею в виду.
— Сурикат победил?
— А знаете, я не помню.
В начале первого мы приземлились в международном йоханнесбургском аэропорту Лансерия.
— Придется высадить вас у ангара, мне нужно заправиться. Кстати, у вас там, в сумке, ружье?
Вчера ночью, когда я вернулся с прогулки с Эрлихманом с ружьем и коробкой патронов, он ничего не сказал.
— Да.
— Скажите, что мы прилетели из Мусины. Тогда вам не придется проходить таможню.
— Спасибо, Лоттер.
Он пожал мне руку:
— Путешествовать с вами было интересно и познавательно.
— Могу сказать почти то же самое, если убрать из уравнения посадочную полосу в Зимбабве.
Он расхохотался.
— Желаю удачи, приятель! Когда все закончится, позвоните. Ужасно хочется узнать, чем все закончится.
В фирме по прокату машин я спросил, есть ли у них «форды».
— «Форды»? — Я как будто сделал девице неприличное предложение.
— Да, если можно.
— Почему? — спросила она с подозрением.
— Я люблю «форды».
Пока компьютер искал в базе, она косилась на мою разбитую физиономию.
— Есть «форд-икон». Хотите?
— Большое вам спасибо.
Она поднесла к свету мое удостоверение личности, чтобы удостовериться, что оно настоящее. Вот какую цену приходится платить за верность любимой марке машин… Не считая телесных повреждений.
В Сандтон я поехал по шоссе, переполненному машинами; пришлось ползти с черепашьей скоростью. Интересно, когда запустят скоростной поезд «Гаутрейн»? Единственное, что мне не нравится в Йоханнесбурге, — вечные пробки. Они нагоняют на меня тоску.
В сандтонском «Холидей-Инне» мою машину не сочли чем-то предосудительным; мне дали номер на третьем этаже с видом на улицу. Поставив сумку на кровать, я вынул визитную карточку Флеа и по аппарату из номера позвонил ей на сотовый.
Звонок сразу переключился на автоответчик: «Говорит Корнел. Пожалуйста, оставьте сообщение». Голос деловитый, слегка поспешный. Флеа в роли модного ветеринара. Я нажал отбой и сразу же позвонил Жанетт, чтобы ввести ее в курс дела.
Моя начальница — женщина разносторонняя, но больше всего меня поражает ее неиссякаемая способность к употреблению выражения «…твою мать». В ходе моего рассказа она употребила его четыре раза, всякий раз с разной интонацией и в другом смысле. Услышав об алмазах, она воскликнула «…твою мать!» чуть ли не с восхищением. Я понял, что предприимчивость Флеа произвела на нее сильное впечатление.
— Вот почему мне обязательно нужно потолковать с Инкунзи. Он — последнее связующее звено.
— Потолковать, говоришь?