Холли грохнула на стол приборы и потащилась в коридор, норовя идти как можно медленнее, Донна и Эшли смотрели на меня так, словно я откусил голову кролику. Эшли отшатнулась.
Ма высунулась из кухни, размахивая громадной сервировочной вилкой, как электрошокером.
— Фрэнсис! Ну наконец-то соизволил. Шимус с тобой?
— Нет. Ма…
— Не ма, а мамочка. Ступай за братом, и оба помогите отцу выйти к ужину, пока все в уголья не превратилось от вашей медлительности. Давай!
— Ма. Нам с Холли надо идти.
Мама разинула рот, на секунду утратив дар речи, а потом взревела, как сирена воздушной тревоги:
— Фрэнсис Джозеф Мэки! Это что, шутка? Немедленно скажи, что пошутил.
— Прости, ма. Мы заболтались с Шаем, я не следил за временем, знаешь, как бывает. А теперь мы опаздываем. Нам нужно бежать.
Подбородок, грудь и животы заняли боевую позицию.
— Мне наплевать, который час; твой ужин готов, и ты не выйдешь из этой комнаты, пока не съешь его. Сядь за стол. Это приказ.
— Никак не возможно. Еще раз прости за беспокойство. Холли!
Дочь стояла на пороге, едва просунув одну руку в рукав пальто, и глядела на нас широко раскрытыми глазами.
— Холли, бери портфель! Быстро.
Ма изо всех сил шлепнула меня вилкой по руке — синяк точно останется.
— Не смей притворяться, что меня тут нет! Хочешь, чтобы у меня приступ случился? Ты вернулся, чтобы посмотреть, как мать рухнет бездыханной?
Осторожно, по одному, остальные возникли в дверях кухни, наблюдая за происходящим через мамино плечо. Эшли, обогнув ма, зарылась в юбку Кармелы.
— Мне в общем-то все равно, но если у тебя такие планы на вечер, дело твое. Холли, я сказал — быстро.
— Раз ты только об этом и мечтаешь, то ступай себе, надеюсь, тебе будет приятно, когда я умру. Ступай, убирайся. Твой бедный брат разбил мне сердце, так мне теперь незачем жить…
— Джози! Что там за чертовщина? — донесся из спальни яростный рев, прерванный неизбежным приступом кашля.
Мы уже по горлышко окунулись во все то, от чего я пытался оградить Холли, и продолжали стремительно погружаться.
— …а я, несмотря ни на что, гроблю свое здоровье, устраиваю для вас всех Рождество, день и ночь у плиты…
— Джози! Хватит орать, мать твою за ногу!
— Па! Тут дети! — взвизгнула Кармела и закрыла руками уши Эшли. Больше всего моей сестре хотелось свернуться клубком и умереть.
Ма верещала, и с каждой секундой все громче.
— …а ты, неблагодарная тварь, не соблаговолишь даже поужинать с нами, мы для твоей задницы нехороши…
— Да уж, ма, соблазнительно, но я, пожалуй, откажусь. Холли, очнись! Бери портфель. Пошли.
Холли, похоже, была потрясена до глубины души. Даже в худшие моменты мы с Оливией ни за что не допускали, чтобы ушей Холли касались резкие слова.
— Господи прости, что же это такое, только послушай, как я при детях выражаюсь — видишь, до чего ты меня довел?
Снова удар сервировочной вилкой. Я поймал взгляд Кармелы над маминым плечом, похлопал по часам и сказал — негромко, но озабоченно — «опекунский совет»; наверняка Кармела насмотрелась фильмов, где бесчувственные бывшие мужья мучают доблестных бывших жен ненадлежащим выполнением решений опекунского совета. Глаза Кармелы расширились. Я предоставил ей возможность объяснить все маме, схватил Холли, портфель и стремительно потащил прочь. Пока мы торопливо спускались («Да убирайся! Если бы ты не приперся сюда доставать всех, твой брат остался бы жив…»), сверху слышался размеренный голос Стивена, который спокойно и неторопливо вел с Шаем цивилизованную беседу.
Мы вышли из номера восьмого, в ночь, к фонарям и тишине. Дверь парадного захлопнулась.
Я вдохнул полной грудью промозглый вечерний воздух и сказал:
— Святый Боже.
Я готов был убить за сигарету.
Холли выхватила портфель у меня из рук.
— Прости, что так вышло. Пожалуйста. Не надо было тебе там находиться.
Холли не удостоила меня ответом, даже не взглянула, и зашагала по улице, сжав губы и вызывающе выпятив подбородок. Судя по всему, как только мы окажемся в укромном местечке, меня ждет трепка. На Смитс-роуд, в трех машинах от моей, стояла прокачанная «тойота» Стивена — он явно позаимствовал ее из гаража детективов, чтобы не выделяться из окружения. Если бы не совершенно непримечательный парень, который свернулся на пассажирском сиденье, старательно избегая смотреть в мою сторону, я бы ни за что машину не вычислил. Стивен, как настоящий бойскаут, приехал, готовый ко всему.
Холли плюхнулась на свое сиденье и хлопнула дверью, чуть не сорвав ее с петель.
— Почему мы ушли?
Она действительно не понимала: ситуация с Шаем попала в надежные папины руки; с точки зрения Холли, дело закрыто, все кончилось. Больше всего мне хотелось, чтобы Холли не подозревала — хотя бы еще несколько лет, — что не все так просто.
— Милая, послушай меня… — начал я. Заводить мотор я не спешил; не был уверен, что смогу вести машину.
— Ужин готов! Мы поставили тарелки тебе и мне!
— Я знаю. Мне тоже хотелось бы остаться.
— Тогда почему…
— Помнишь ваш разговор с дядей Шаем? Перед тем как я вошел?
Холли застыла, сердито скрестив руки на груди, и с совершенно непроницаемым лицом отчаянно пыталась сообразить, что происходит.
— Ну да.
— Как по-твоему, ты можешь кому-нибудь описать этот разговор?
— Тебе?
— Нет, не мне. Одному парню, которого я знаю по работе, Стивену. Он всего на пару лет старше Даррена и очень симпатичный. — Стивен что-то говорил о сестрах; я надеялся, что он умеет ладить с ними. — Ему действительно надо знать, о чем вы с дядей говорили.
Ресницы Холли дрогнули.
— Я не помню.
— Милая, я знаю, что ты обещала никому не рассказывать. Я слышал.
Осторожный взгляд голубых глаз.
— Что слышал?
— Могу поспорить, почти все.
— Ну, если слышал, то и расскажи своему Стивену.
— Так не пойдет, солнышко. Он должен услышать все от тебя.
Пальцы вцепились в бока кофточки.
— А я ничего ему не расскажу.
— Холли, посмотри на меня, пожалуйста.
Через мгновение голова дочери неохотно повернулась в мою сторону.
— Помнишь, мы говорили, что иногда необходимо рассказать секрет, если кто-то другой имеет право знать?
— И что? — пожала плечами Холли.