— Прекрати! — Джеки судорожно глотала ртом воздух. — Клянусь Богом, я не выдержу и описаюсь.
— Это обязательно, — подтвердил я, пытаясь отдышаться. — И тогда придется самой брать тряпку и все вытирать.
— А ты зря смеешься, — сказал мне Шай. — На это Рождество будешь мучиться там же, где и все мы.
— Хрень. Буду спокойненько дома потягивать односолодовый вискарь и ржать, вспоминая вас, несчастных уродов.
— Ты погоди, приятель. Рождество на носу, ма снова вонзила в тебя коготки, так ты думаешь, она сдастся и откажется от удовольствия прижать всех нас разом? Вот увидишь.
— Спорим?
Шай протянул ладонь.
— Пятьдесят фунтов. Будешь сидеть напротив меня за рождественским столом.
— Заметано, — ответил я. Мы пожали руки. Ладонь у Шая была сухая, сильная и мозолистая, и столкновение наших рук словно высекло искру, но мы оба не подали виду.
— Знаешь, Фрэнсис, мы договорились, что не будем тебя спрашивать, но я не могу удержаться… — начала Кармела. — Джеки, прекрати, хватит меня щипать!
Джеки, видимо, взяла свой мочевой пузырь под контроль и буравила Кармелу взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Если Фрэнсис не хочет говорить об этом, пусть сам мне и скажет — правда? — с достоинством продолжила Кармела. — Фрэнсис, почему ты не приезжал до сих пор?
— Боялся, что ма возьмет деревянную ложку и вышибет из меня дух, — ответил я. — Ты меня осуждаешь?
Шай хрюкнул.
— Ну перестань, Фрэнсис, — отмахнулась Кармела. — Правда, почему?
Кармела, Кевин и даже Джеки (уж сколько раз она задавала мне этот вопрос, не получая ответа) уставились на меня — поддатые, удивленные и даже обиженные. Шай озабоченно пытался выковырять что-то из кружки.
— Ну-ка, скажите-ка мне, — сказал я, — за что вы готовы отдать жизнь?
— Ошизеть, — удивился Кевин. — Фестиваль юмора, да?
— Все, перестаньте, — сказала Джеки. — Это сегодня день такой.
— Па однажды сказал мне, что отдал бы жизнь за Ирландию, — объяснил я. — А вы?
Кевин вылупил глаза.
— Па застрял в семидесятых. Сейчас никто так не думает.
— Ну представь на секундочку. Шутки ради. Отдали бы?
Кевин озадаченно воззрился на меня.
— С чего бы?
— Допустим, англичане снова все захватят…
— Да на хрена им?!
— Допустим, Кев. Ну, соберись.
— Не знаю. Да я и не думал никогда!
— Вот, — сказал вдруг Шай, без особой агрессии, ткнув кружкой в Кевина. — Вот оно, именно это разрушило нашу страну.
— Я? Да что я-то сделал?
— И ты, и остальные такие же. Все ваше чертово поколение. Что вам нужно, кроме «Ролексов» и «Хьюго Босса»? О чем еще вы вообще думаете? Фрэнсис прав, впервые в жизни. Должно быть что-то, за что ты готов отдать жизнь, приятель.
— Что за хрень, — сказал Кевин. — А ты за что умрешь? За «Гиннесс»? За хороший перепих?
Шай пожал плечами:
— За семью.
— Да что ты несешь? — рассердилась Джеки. — Ты ненавидишь папу с мамой до дрожи.
Мы расхохотались; Кармела запрокинула голову и вытирала слезы костяшками кулаков.
— Ну да, — подтвердил Шай. — Но дело-то не в этом.
— А ты-то отдашь жизнь за Ирландию, а? — обиженно спросил меня Кевин.
— Ага, хрена лысого, — возразил я, отчего все снова заржали. — Я служил какое-то время в Мейо. Вы хоть раз бывали в Мейо? Крестьяне, овцы и пейзажи. За это я умирать не желаю.
— А за что тогда?
— Как говорит наш славный Шай, не это главное, — пояснил я Кевину. — Главное, чтобы я сам знал.
— Я умру за детей, — сказала Кармела. — Прости Господи.
— Я бы, наверное, отдала жизнь за Гэвина, — призналась Джеки. — Ну то есть, если очень надо будет. Слушай, Фрэнсис, какая-то жуткая тема. Давай поговорим о чем-нибудь другом, а?
— В то время я бы умер за Рози Дейли, — ответил я. — Вот что я пытаюсь вам втолковать.
Все замолкли.
— За все, ради чего мы готовы умереть, — провозгласил Шай, поднимая кружку. — Будем здоровы!
Мы чокнулись, сделали по большому глотку и поудобнее устроились на стульях. Я, конечно, на девять десятых упился, но присутствие моих родственничков — даже Шая — меня чертовски радовало. Более того, я был им благодарен. У них, разумеется, свои тараканы в голове, и кто знает, что они ко мне чувствовали, но эти четверо все бросили, мигом отложили свои дела и пришли помочь мне пережить этот вечер. Мы подходили друг другу как детали головоломки, меня словно окружило теплое золотое сияние; как будто я споткнулся, по счастливой случайности, в нужном месте. Впрочем, мне хватило трезвого ума не облекать подобные мысли в слова.
Кармела наклонилась ко мне и сказала, почти стыдливо:
— Знаешь, когда у Донны начались проблемы с почками, мы думали, что потребуется пересадка. Я сразу сказала — без вопросов, берите у меня хоть две, никаких сомнений не возникло. В конце концов Донна поправилась, да и почка требовалась только одна, но этого я не забуду. Ты понимаешь, о чем я?
— Ага, — сказал я, улыбнувшись Кармеле, — понимаю.
— Ой, Донна просто прелесть, — взвизгнула Джеки. — Симпампулечка; и хохочет все время. Тебе надо на нее взглянуть, Фрэнсис.
— А Даррен ужасно напоминает тебя, представляешь? — встряла Кармела. — Еще когда маленьким был — вылитый ты.
— Спаси его Боже, — сказали мы одновременно с Джеки.
— Да вы что?! Я в хорошем смысле. Он в колледж собирается. И это не мы с Тревором придумали — мы бы рады были, если б он водопроводчиком стал, как отец. Нет, Даррен сам все решил, нам даже слова не сказал: просто выбрал что ему нравится и работал как проклятый, чтобы нужные экзамены сдать. Упертый, все сам да сам. Совсем как ты. Я часто жалею, что не умею так.
На мгновение мне почудилось, что на лицо Кармелы наползает печаль.
— Помнится, ты вполне справлялась, если чего-то хотела, — сказал я. — Взять хоть Тревора.
Печаль улетучилась, Кармела коротко хихикнула и снова стала похожа на девчонку.
— Я могла, точно. Я его первый раз на танцах увидела: только взглянула и говорю Луизе Лейси: «Этот — мой». У него клеши были — последний писк.
Джеки засмеялась.
— Ну-ка, нечего смеяться, — велела ей Кармела. — Твой-то Гэвин вечно шлялся в этих своих драных джинсиках; мне нравится, когда парень следит за собой. У Тревора была такая аппетитная попка в этих клешах, что ты! И пах он восхитительно. Да что вы ржете, кони?
— Бесстыжая девица, — сказал я.