Ответ священника опять поразил ее.

— У вас горе, — почти неслышно произнес он.

Она кивнула. И шмыгнула носом.

Он выдвинул ящик стола, вытащил оттуда коробку с бумажными носовыми платками и подтолкнул к ней. Отчего-то его отработанный жест ее разочаровал. Он привык утешать страждущих — она у него не первая такая.

— У вас горе, большое горе, — сказал он.

Кристина притворилась, будто не замечает платков.

— Да.

Он положил большую веснушчатую руку на ее коробку.

— И это имеет отношение к делу?

— Да, — кивнула она. — Это имеет отношение к делу.

— И вы боитесь, — сказал он.

Она кивнула.

Тобела закрыл рукой рот мужчины, приставил лезвие ассегая к его горлу и стал ждать, когда тот проснется. Тот проснулся, дернувшись всем телом и широко и дико раскрыв глаза. Тогда Тобела приблизил губы к самому его уху и зашептал:

— Если будешь вести себя тихо, я дам тебе шанс. — Дэвидс напряг мускулы, и Тобела почувствовал, насколько цветной силен. Он резанул его кончиком лезвия по коже, но легко — просто для того, чтобы тот почувствовал. — Лежи тихо!

Дэвидс подчинился, но губы его под зажавшей их рукой шевелились.

— Тихо, — снова прошептал Тобела. В нос ему ударил запах перегара. Интересно, подумал он, успел ли Дэвидс протрезветь. В любом случае больше он ждать не может — уже почти четыре утра. — Выйдем на улицу — ты и я. Понимаешь?

Бритая голова кивнула.

— Если зашумишь до того, как мы выйдем, я тебя зарежу.

Кивок.

— Пошли. — Он позволил ему встать, а сам пошел следом, держа ассегай под подбородком Дэвидса, обхватив его рукой за горло. Они прошаркали по темному дому к входной двери. Тобела ощутил, как напряглись мускулы у цветного, и понял, что его самого тоже захлестывает адреналин. Они вышли на улицу, на тротуар, и он быстро отпрыгнул на шаг. Он ждал, когда Дэвидс к нему повернется, увидел красные глаза татуированного дракона и вынул из кармана нож, длинный мясницкий нож, который он нашел в кухонном шкафчике.

Он протянул его цветному.

— Вот, — сказал он. — Вот твой шанс.

В четверть восьмого, когда Гриссел вошел в общий зал отдела особо тяжких преступлений на Бишоп Лэвис, он не ощутил обычного гула.

Он сел, опустив голову, и стал бесцельно листать материалы дела, лежащие у него на коленях. С чего бы начать устный рапорт? Голова кружилась; в ней мелькали обрывки мыслей, похожие на серебристых рыбок, которые беззаботно ныряют в зеленое море — то там, то здесь, уклончивые, вечно неуловимые. Ладони у него вспотели. Не может же он сказать, что ему нечего докладывать. Его просто осмеют. Яуберт смешает его с грязью. Придется заявить, что он ждет результатов вскрытия. Господи, если бы только руки так не дрожали! Его мутило; очень хотелось вырвать — извергнуть из себя всю накопившуюся дрянь.

Старший суперинтендент Матт Яуберт дважды хлопнул в ладоши, и резкий звук заставил Бенни вздрогнуть. Голоса собравшихся детективов умолкли.

— Наверное, вы все уже слышали о том, что случилось, — сказал Яуберт, и по залу пробежал шумок. — Скажи им, Буши! — В голосе его улавливались довольные нотки, и Гриссел сразу понял: шеф в хорошем настроении. Что-то происходит.

Напротив поднялся Безёйденхаут, и Гриссел попытался сосредоточить свое внимание на нем. Глаза его часто-часто моргали. Он услышал хрипловатый голос Буши:

— Вчера ночью в Крайфонтейне зарезали Энвера Дэвидса.

Зал огласили радостные крики. Гриссел ничего не понимал. Кто такой Дэвидс?

Внезапно крики сделались глуше; изнутри поднималась тошнота. Господи, как ему плохо!

— Его дружки говорят, что они весь вечер пили в одном притоне в Кайелитше, а потом поехали к себе, в Крайфонтейн. Приехали около часу ночи, и они сразу заснули. А утром, в начале шестого, кто-то постучал в дверь и сказал, что на улице лежит труп.

Гриссел знал, что он услышит тот самый звук.

— Никто ничего не слышал и не видел, — продолжал инспектор Буши Безёйденхаут. — Похоже, он с кем-то дрался на ножах. У Дэвидса имеются порезы на руках и один порез на шее, но смерть, по всей вероятности, наступила от удара в сердце.

Гриссел ясно увидел, как Дэвидс упал навзничь, широко разинув рот, обнажив ржаво-коричневые пломбы на зубах. Крик сначала был густым и тягучим, как черная патока… Вот язык медленно высовывается наружу, и крик делается не таким густым — как кровь. И доходит до него.

— Яйца ему надо было отрезать, — проворчал Вон Купидон.

Полицейские засмеялись, отчего тот самый звук сделался громким, как паровозный гудок. Гриссел дернул шеей, но крик не утихал.

Потом его вырвало желчью; он услышал смех. Кто-то позвал его по имени. Яуберт?

— Бенни, что с тобой? Бенни!

Ему было плохо, ужасно плохо; в голове шумело, и шум никак не желал уходить.

Сначала он поехал в отель в Пэроу. Его руки и одежда были в крови Дэвидса. В голове крутились слова Босса: «Он заразился СПИДом в тюрьме от своей «женушки».

Он тщательно вымылся — несколько раз намыливался и смывал мыло, — затем постирал одежду в ванне, переоделся в чистое и вышел на улицу, к своему пикапу.

Было половина шестого — восточный край неба уже заалел. Тобела поехал по шоссе № 1, потом свернул на 7-е и остановился там, откуда открывался вид на Столовую гору, рядом с дымящим, гудящим нефтеперерабатывающим заводом, где до сих пор горели тысячи огней. Маршрутки уже деловито сновали по улицам. Он доехал до Блуберга, не думая ни о чем. Вышел на берегу. Утро было безоблачным. Легкий бриз, то и дело меняя направление, приятно обдувал кожу. Тобела посмотрел на гору: первые лучи солнца высветили глубокие расщелины и овраги, похожие на стариковские морщины. Тобела медленно вдохнул и выдохнул воздух.

Только когда пульс стал нормальным, он вытащил из бардачка запрятанную туда вчера статью из «Аргуса», аккуратно вырванную из газеты.

— Кто-то хочет вас обидеть? — спросил священник.

Она шумно высморкалась и, словно извиняясь, посмотрела на него, комкая в руке бумажный платок. Потом взяла еще один и снова высморкалась.

— Да.

— Кто? — Он нагнулся и выдвинул из-под стола белую пластмассовую корзину для мусора.

Кристина бросила туда скомканные платки, взяла еще один и вытерла глаза и щеки.

— Их много, — сказала она, и чувства снова захлестнули ее, угрожая выплеснуться наружу. Она выждала немного, чтобы успокоиться, и повторила: — Их много.

12

— Ты уверен, что он виновен? — спросил он тогда Босса Мадикизу, потому что голову переполняли мысли о мщении и кровь кипела.