— Я имел в виду, у тебя кто-нибудь есть?
— Мне никого не надо.
— Ведь у тебя сын, верно?
— Да, Грегорио. Он уже большой. И я рад, что у него появляется желание говорить о матери. Не знаю, известно ли тебе, что моя жена…
— Известно. Но ты еще очень молод. Ты сумеешь наладить свою жизнь довольно скоро, поверь мне.
Инспектор Пердомо мимолетно вспомнил тромбонистку, с которой познакомился в ночь убийства, но тут же постарался изгнать из головы ее образ, словно даже простое воспоминание о ней было изменой жене.
— Где результаты вскрытия скрипачки?
— Они пока у судебного медика, потому что не готов токсикологический анализ. Но девушка умерла от удушения, я тебе точно говорю. Так что принимайся за работу.
Комиссар поднялся и изобразил то, что ему казалось дружеской улыбкой, хотя на взгляд Пердомо это была гримаса человека, провалившегося на телевизионном конкурсе. Он пожелал удачи и пожал Пердомо руку.
По дороге домой Пердомо раздумывал над своей ситуацией: обычно, когда расследование стопорилось, инспектор провинциального подразделения мог попросить помощи в УДЕВ. Но теперь, когда он работает на УДЕВ, к чьей помощи, черт подери, он сможет прибегнуть, когда припечет?
Роберто и Наталия решили отпраздновать приезд в Мадрид своего друга Арсена Люпо, отправившись ужинать в известный ресторан неподалеку от здания Сената, специализирующийся на мясных блюдах. Еще до того, как им начали приносить заказанные блюда, пока они дегустировали изысканное вино «рибера-дель-дуэро» урожая 2002 года, Арсен вручил Наталии купленные для нее диски.
— Один диск совершенно особенный, он только что появился. Его записали молодой человек и девушка, дуэт называется «Malin Plaisir». Можно перевести как «Зловредное наслаждение», так ведь, Роберто?
Тот не ответил, наблюдая за Наталией, которая безуспешно пыталась содрать целлофан, покрывавший диск:
— Хотя бы из-за того, сколько сил надо затратить, чтобы открыть компакт-диск, — сказала она, — следует издать закон, обязывающий вернуться к виниловым пластинкам.
Повозившись еще минуту, Наталия с помощью ножа для мяса в конце концов распечатала диск, после чего спросила:
— «Moi pour toi» — это название диска?
— И диска, и книги, которую я тоже тебе купил, потому что диск основан именно на ней, — объяснил Люпо. Он достал из кармана книжку небольшого формата, на обложке которой были фотографии певицы Эдит Пиаф и боксера Марселя Сердана. Под названием, таким же, как и у диска, стоял подзаголовок, поясняющий: «Любовные письма».
— «Moi pour toi» нельзя перевести буквально как «я для тебя», — объяснил Роберто. — Я склоняюсь к варианту «один для другого».
— Верно, — подтвердил француз. — Название этой антологии любовных писем отсылает к строке одной из самых известных песен Пиаф, «Жизнь в розовом цвете». Речь идет о строчках:
C’est lui pour moi,
Moi pour lui dans la vie
Il me l’a dit, l’a juré
Pour la vie, —
или: «В жизни он для меня, а я для него, так он мне сказал, поклялся на всю жизнь».
— Но какое отношение диск имеет к письмам? — спросила Наталия, рассматривая фотографии на обложке диска.
— Дуэт выбрал фразы из этих любовных писем и превратил их в песни. Я еще не слышал диск, хотя читал рецензии на сайте Фонда современного национального искусства, и все они восторженные.
Наталия сияла от счастья, было очевидно, что она даже не мечтала о таком подарке. Она так бурно расцеловала Люпо, что тому пришлось потом поправлять очки, и начала расспрашивать его про роман певицы с боксером, о котором знала весьма немного.
— Пиаф меня всегда завораживала, Роберто тебе подтвердит. Но если у меня собраны почти все ее диски, то книги о ней достать нелегко. Твой подарок поможет мне усовершенствовать мой французский, который, надо признаться, у меня в довольно плачевном состоянии.
— Не знал, что тебе так нравится Эдит Пиаф, — сказал Люпо. — Этот диск я привез только потому, что связал его с дьявольской скрипкой и убийством Ане Ларрасабаль.
— Каким образом ты их связываешь?
— Не знаю, насколько ты в курсе истории запретной любви Сердана и Пиаф. Они познакомились в сорок шестом году, когда у него было уже четверо детей, но любовь их вспыхнула два года спустя в Нью-Йорке. В сорок девятом, когда роман был в самом разгаре, произошла трагедия: Сердан разбился вместе с Жинетт Невё, обладательницей этой дьявольской скрипки. Самое печальное здесь то, что Сердан, которому нужно было ехать в Нью-Йорк на матч-реванш с Ламоттой, собирался плыть пароходом, но Пиаф, уже находившаяся в Америке, так хотела поскорее увидеть его, что уговорила лететь самолетом.
— Его убила спешка! — сказал Роберто.
— Его убила эта Пиаф! — возразил Люпо. — Эта женщина была словно самка богомола.
В этот момент разговор был прерван официантом, который поставил на стол три глиняные миски только что с огня. Хотя комментарий был излишен, поскольку содержимое мисок напоминало вулканическую магму, официант все же счел себя обязанным предупредить:
— Осторожнее, очень горячо.
— А мы-то и не заметили, — пошутил Роберто, кладя себе на тарелку два превосходных куска мяса.
Француз Люпо последовал его примеру и быстро проглотил кусочек, даже не воспользовавшись ножом.
— Кажется, я проголодалась, — сказала Наталия, слегка смущенная прожорливостью мужа, который мгновенно превратился в кроманьонца, пожирающего мясо мамонта.
— Я еще привез вам, — продолжал Люпо, — посмертный диск Ане Ларрасабаль. Не знаю, вышел ли он уже в Испании.
Он вручил диск друзьям, на них произвели большое впечатление как содержание, так и обложка диска. Рассмотрев вблизи скрипку, Роберто снова стал отстаивать свою теорию о том, что этот инструмент, должно быть, выделяет какую-то отрицательную энергию, и это навело француза на беспокойные размышления.
— Конечно, скрипка инструмент особенный, и музыканты это знают, как никто другой, верно? Если на скрипке какое-то время не играют, случается нечто необъяснимое: инструмент теряет звучность. Иногда требуется несколько месяцев, чтобы он зазвучал, как прежде. Иной раз кто-то из моих клиентов приходит и жалуется после настройки, что скрипка звучит не так, как когда ее покупали. А я всегда говорю им: все, что нужно, — это играть на ней, потому что инструмент ощущает, что на нем не играют, и мало-помалу теряет силу. Несмотря на то что я столько лет занимаюсь скрипками, я так и не знаю, как объяснить этот феномен. Создается впечатление, будто скрипка… живая.
— Не только это, — добавил Роберто. — Скрипка ощущает, что за музыкант ее владелец. Если скрипач предлагает мощное и открытое звучание, инструмент приспосабливается к его манере и дает интенсивный и яркий звук. Напротив, находясь в руках человека робкого, скрипка тоже звучит боязливо и мрачно.