— Вдруг он, не сумев вывести из себя Лору и Элизу, сам потеряет терпение?
— Послушайте, вы слишком много думаете. Пока что у нас нет полной картины происходящего.
— Все так закрутилось…
— И эту кутерьму мы по возможности должны держать под контролем. Чтобы выиграть время, нужно скормить ему ложную информацию. Вообразите себя на его месте, подумайте, что могло бы заставить вас сбросить обороты.
Вера кивнула, скосив глаза в сторону.
— Элиза уже знает, что ей будут звонить?
— Да, она в негодовании. Мне кажется, с ней будет легче договориться, чем с Лорой. Если только… вы не поменяли легенду. Ну-у… мы друг друга не знаем, и все такое…
Фейн наклонил голову в знак согласия.
— Не поменял.
Он вытащил из кармана смартфон:
— Вы не против, если я выйду в другую комнату? Мне нужно кое-кому передать фамилию любовника.
Вера с отвлеченным видом кивнула. Фейн вышел в гостиную, где почти всю дальнюю стену занимал облицованный черным мрамором камин.
Мартен позвонил Ноблу, передал новую фамилию объекта, потом набрал номер Ромы, сообщил, где находится.
— Элиза провела последний вечер с любовником, — проговорил он в трубку. — Такие же сумасшедшие выходки, как на последней встрече с Лорой. Темп событий нарастает. Пусть Бюхер и твои люди дежурят каждую ночь. Как закончу здесь — позвоню.
Когда Мартен шагнул в сторону кухни, Вера стояла, закрыв руками лицо. На мгновение ему показалось, будто та плачет, но тут Вера, не замечая его пристального взгляда, опустила руки и медленно, словно отказывалась во что-то поверить, покачала головой.
Мартен отвернулся и отступил в сторону, чтобы не маячить у нее перед глазами. Когда он наконец прошел на кухню, Вера доливала воды в чайник.
— Да, насчет чая — это неплохая мысль, — произнес он.
Вера кивнула и снова зажгла огонь под чайником.
Они расположились с чашками в кабинете Веры, хотя обоим было не до чаепития. Никто не позаботился включить свет, день все больше мрачнел, наступающие блеклые сумерки высасывали оттенки цвета из предметов, оставляя пепельно-серую муть.
Мартен напрямую, хотя и в вежливой форме, завел разговор об убитом муже Веры. Извинившись, он объяснил, что не мог не спросить о необычных обстоятельствах убийства.
Осведомленность Фейна не удивила Веру. Да и вопрос отнюдь ее не смутил. Она лишь кивнула и с минуту помолчала.
— У меня не укладывалось в голове, — начала она, — что Стивена больше нет. Следователь оказался совсем юнцом. Меня покоробило, что сообщить о смерти мужа прислали какого-то сопляка. Некоторое время я ничего вокруг себя не видела — только собственное горе. Я была… как в воду опущенная.
— Как давно это случилось?
— На этой неделе исполнилось девять месяцев.
— Так никого и не арестовали?
— Никого даже не взяли на подозрение. По правде говоря, для меня вовсе не важно, чтобы убийцу поймали.
— То есть как?
— По большому счету жизнь моя не кончится, даже если «дело не закрыто», «справедливость не восторжествовала», «жертва не отомщена» или что там еще говорят в такой ситуации. Смерть Стивена так же случайна и бессмысленна, как если бы его убило молнией.
— Разве вас не интересовал ход расследования?
— Мне не было до расследования никакого дела. Психологическая и моральная тяжесть убийства Стивена легла на того, кто стрелял в него. Это не моя ноша. Мое горе не станет меньше, если убийцу найдут. Поимка преступника и мое горе никак не связаны. Я отдаю себе отчет, что моей бедой никого не удивишь. Она необычна только для меня самой. Поэтому я предпочитаю никому не жаловаться.
Вера замолчала, не сводя глаз с лица Мартена, словно сопротивляясь желанию отвернуться.
— Но это еще не все, — снова заговорила она. — Каким бы ударом ни стала для меня гибель Стивена, настоящее столкновение с бессмысленностью смерти произошло лишь несколько месяцев спустя. И Стивен тут ни при чем.
Вера поднесла чашку к губам, но так и не притронулась к чаю.
— Успело остыть, — сказала она.
Фейну почудился в ее словах двойной смысл. Ему было больно смотреть на то, с какой холодной отстраненностью Вера относилась к гибели мужа. Он прекрасно понимал причину такого поведения. Дана умерла несколькими месяцами раньше Стивена Листа, но Фейн все еще предпочитал храбриться, делать вид, что преодолел горе, и не желал открыто признаваться другим — или хотя бы себе самому, — до какой степени обнажены и ободраны нервы, как глубоко засела боль утраты.
Поэтому он не удивился, когда собеседница неожиданно сменила тему разговора. Она попыталась придать переходу логичный вид, но, будь на месте Фейна кто-нибудь другой, ее маневр мог бы оставить неприятный осадок.
— Бритта Уэстон наблюдалась у меня несколько лет, — заговорила Вера. — Однажды вечером она отправилась в кино — одна, на иностранный фильм, как нередко делала раньше. Ее муж не любил напрягать глаза, читая субтитры. После сеанса она нашла тихий уголок в парке Президио, приняла огромную дозу демерола и накачалась водкой. В оставленной записке Бритта обвинила меня, что я сломала ей жизнь и довела до самоубийства.
Фейн был поражен, но промолчал.
— Полиция подтвердила, что Бритта покончила с собой, — продолжала Вера. — Но за годы наших встреч ни у кого не возникло никаких оснований подозревать у Бритты склонность к самоубийству — и это тревожило меня больше всего. Психоанализ подобных проблем не выявил. Поведение пациентки тоже не было суицидальным. Как снег на голову…
А что касается обвинений, то я не раз и не два подолгу обсуждала поступок Бритты с ее мужем. В конце концов он перестал меня подозревать. Предсмертная записка и его сбила с толку. Мы оба отказывались верить. Так нелепо… и так несправедливо.
Вера поставила чашку на краешек письменного стола и посмотрела на залив. Алькатрас скрылся из виду за стеной дождя.
— Вы можете себе представить, как я мучилась, — произнесла Вера. — Что я упустила? Как могла не разобраться в ней?
Хозяйка квартиры встала и подошла к окну. Движение напомнило Мартену сцену в «Стаффорде» два дня назад. Вера стояла в такой же позе и смотрела из окна все с тем же озабоченным выражением.
Фейн выдержал паузу, прежде чем задать следующий вопрос.
— Я хотел бы на минуту вернуться к Элизе. Когда вы говорите о ней, в вашем голосе проскакивают нотки, а может быть, вы слова такие выбираете, отчего мне кажется, что Элиза для вас не рядовая пациентка.
Вера никак не отреагировала — не пошевелилась, не отвела глаза от угасающего света дня. Мартен не мог прочитать выражение ее лица. Затянувшееся молчание его озадачило.
— Пожалуй, не стоит удивляться, что вы заметили. Вы невероятно наблюдательны. Что верно, то верно — у меня не получилось держать Элизу на расстоянии. Как вы, очевидно, поняли, это идет вразрез с основным правилом психоанализа.