Он был как немецкий лейтенант, который в письме к невесте любит посчитать карандашиком, сколько весят в сумме все солдаты его роты, сколько килограммов крупы они съедают за ужином и сколько на каждого в среднем приходится бинтов, патронов и пулеметных лент. Правда, последние цифирки он старательно замазюкивает.
– Не исключено, что для массовки выставят кого-то еще из молодых стражей. Яросы обедают не слишком часто, так что белка им надо много, – цинично ответил Арей.
– А мы не испепелимся в Тартаре, нет? И кости от холода не потрескаются, да? – забеспокоился Евгеша.
Мечник мотнул головой, запутавшись в этих «да» и «нет».
– Тартар неоднороден. Где-то холодно, где-то жарковато. В Круглом Провале терпимо. Лигул принял меры, чтобы его ни в чем нельзя было обвинить. Если кого-то из вас прикончат, малютка первый зальется слезами и обвинит меня, что я плохо вас подготовил. Хотя, убежден, яроса егеря загнали соответствующего. Они не глупцы и догадываются, чего хозяин от них ждет.
Арей говорил озабоченно, однако удивленным не выглядел. Меф понял, что о предстоящих испытаниях он догадывался заранее. Не потому ли тренировки в последние месяцы длились дольше обычного? Два, а то и три раза в день. С шестом, с мечом, с топором, с копьем. Ладони давно превратились в однородную мозоль. К концу второго часа ученики обычно переставали понимать, что делают их руки. Сознание от усталости отключалось. Лишь шест совершал дробящие выпады или, двигаясь сам по себе, без вложения силы, обрушивался на воображаемого противника. Меч наносил резкие уколы и короткие рубящие удары.
Арей не был сторонником «показухи», как он презрительно называл школу Хоорса.
– Мельтешня хороша, когда тебя только собираются убивать, а ты не прочь попугать ватагу прохиндеев где-нибудь в трактире на Лысой Горе. Когда же уже убивают, поздно изображать стойку жирафа, лягающего копытом низколетящего бегемота. Тут спасет лишь предельно жесткая скупая работа. Первого противника нужно вбить в землю по макушку, тогда другие, возможно, вспомнят, что не кормили дома черепашку, – повторял обычно мечник. Щурился, с усмешкой смотрел на учеников и интересовался:
– Возражения есть?
Ната слушала, скромно опустив глазки, однако ощущалось, что возражений у нее хватает. Легко рассуждать о жесткой работе, когда ты такая туша и вдобавок лучший меч Тартара. В случае чего она, Вихрова, будет выкручиваться иначе:
«Не убивайте меня, господа деграданты! Никто не хочет посмотреть, как я беззащитна, как хороша? Пусть все смотрят и того старенького лучника поближе подведут!.. Я чешусь, когда в меня целятся!.. Эй, я не просила умирать от любви так буквально! И что мне, интересно, делать с этими телами?»
Но молчала Ната не всегда, слишком велико было ее раздражение против всякого спорта.
– Неумеренные занятия физкультурой мешают гармоничному развитию личности! – порой заявляла она вслух и даже показывала вырезку со статьей шестидесятилетнего скрипача, впервые додумавшегося до этой истины.
Но что бы там ни утверждала Вихрова, даже ей последние три месяца не разрешалось пропускать тренировки, хотя она вечно жаловалась, что у нее болят ноги и отваливаются руки.
– Если ты не перестанешь ныть, я покажу тебе, как действительно отваливаются руки, – негромко предупреждал ее Арей.
Ната сразу смекала, что это не просто ораторский прием, и бралась за меч. Она даже достигла некоторых успехов. Во всяком случае, только ей одной удавался внезапный укол снизу. При этом, хотя клинок уже мчался к цели, Вихрова могла смотреть совсем в другую сторону, имея на лице отрешенно-рассеянное выражение студентки, которая никак не вспомнит, кому дала конспекты.
– Тебя только убийцей подсылать, Вихрова! – говорила Улита.
– Я работаю глазами. Острые железки – это чтобы резать колбасу, – парировала Ната.
– А по мне так ничего нет лучше телепортации на армейский склад с последующим возвращением к месту событий с парой «калашей». Это Буслаев у нас любит холодное оружие. Не пальнет, мол, случайно в кармане и не прострелит колено, – заявлял Чимоданов.
Он был даже драчливее Мефа: вечно влезал в уличные истории. Даф предполагала, что встопорщенный видок, вызывающая одежда и вспыльчивость Чимоданова провоцируют людей с родственной психикой.
И вот теперь письмо из Тартара прояснило, почему они тренировались так много.
Глаза Арея, уставшие, покрасневшие, перескакивали с одного ученика на другого, задерживаясь на лице каждого.
По бескровным щекам Мошкина бродили красные пятна. Меч, который Евгеша зачем-то призвал и держал на коленях, то покрывался толстым слоем льда, то вспыхивал в пляске огня, отчего лед мгновенно таял. Результатом этого непрерывного таяния стала лужа под ботинками, которой Мошкин пока не замечал.
За последние месяцы Евгеша вымахал еще сильнее и обзавелся завидным баском. И лишь глаза остались прежние – испуганные, щенячьи.
Неукротимая Ната, насмехаясь над Мошкиным, как-то приклеила на его дверь бумажку:
«Ахтунг!
Красивый сильный мужчина завоюет мир, покорит Вселенную, разобьет женские сердца. Обращаться строго с 18.00 до 21.00. В 18.00 отпускает начальство. В 21.00 мамочка велела мне ложиться спать».
Евгеша прочитал бумажку, обиделся, но рвать не стал и оставил на память. Хотя мамы с ним рядом и не было, ее присутствие ощущалось астрально.
Клинок Мошкина был ему под стать. Широкий у основания, острый как бритва, он стремительно сужался к концу. Разумеется, артефакт, но артефакт переменчивой силы. Это был зажатый и неуверенный в себе меч – такой же, как и его хозяин. Иногда он с легкостью рассекал доспехи, порой же унывал и тогда спасовал бы даже перед сухой палкой.
– Всегда происходит именно то, чего я боюсь, и именно тогда, когда я боюсь. Значит, если я не буду бояться, ничего не произойдет. Сражаться с яросом придется в любом случае. Раз так, какая разница: боюсь я или нет? – не замечая, что произносит это вслух, бормотал Мошкин.
Арей молчал. Едва ли вопросы требовали ответов, да и Евгеша их явно не ждал. Глаза Мошкина неосознанно скользили по Канцелярии, пока не нашарили графин с водой. Рассеянно остановились на нем. Графин треснул и распался. Превращенная в лед вода, повторявшая очертания графина, осталась стоять на столе.
– Может, хватит с водичкой играться? – поинтересовался Арей.
Евгеша встрепенулся. Он вскинул голову и севшим голосом спросил, есть ли у яроса уязвимые места.