Ирка представила, как на ее ладони золотится крошечная песчинка – душа Мефа, и улыбнулась, представив, как будет беречь ее. Возможно, со временем она вернет эйдос Мефу и скажет… хм… ну что-нибудь совсем простое, например: «На, возьми! Я ничего не хочу за это». Лишь одно смущало Ирку. Если все так просто, то почему свет сам до этого не додумался?
– И что? Вы надумали разбить дарх Буслаева и пришли спросить моего совета? – спросила Ирка недоверчиво.
Таамаг расхохоталась с такой издевкой, что мгновенно утратила кредит симпатии, полученный благодаря Иркиному воображению. Как известно, миром управляют люди, с равной легкостью применяющие кулак и пряник. Из этих двух стилей Таамаг освоила только стиль кулака. По бедности ей пока хватало.
– Совета? У тебя? Да кто ты такая? Я пришла передать приказ. Встреться с Буслаевым и убеди его отдать дарх по доброй воле.
– Сомневаюсь, что он согласится.
– Так устрой ему эту добрую волю! Прояви смекалку! Мозги есть? Вот и выполняй! – Таамаг хлопнула Ирку по плечу, вроде и не сильно, однако валькирии-одиночке почудилось, что ей сломали ключицу.
– А полегче нельзя? – спросила Ирка, морщась от боли.
– Можно! Так? – сразу согласилась Таамаг и ударила ее по другому плечу. Ударила будто и легче, но костяшкой большого пальца, что оказалось в пять раз больнее.
«Садистка несчастная! Ей нравится это делать. Вот какую хозяйку нужно было Антигону!» – подумала Ирка, наблюдая, как Таамаг плотоядно ухмыляется.
Вслух же спросила:
– А почему именно я должна встречаться с Буслаевым? Что, двенадцати валькирий мало, чтобы отобрать у Мефодия дарх?
Таамаг сплюнула.
– Что ты несешь, одиночка? Какие двенадцать валькирий? Я и одна заломала бы этого сопляка, но Фулона и Гелата опасаются, что он окажет сопротивление, – проговорилась она.
Стоило Ирке услышать это, как все стало на свои места. «А! Так вот в чем дело! Фулона и Гелата знают, с кем имеют дело. Они догадываются, что Таамаг и Филомена без зазрения совести прикончат Буслаева, едва он потянется к мечу. А он к нему потянется», – подумала она.
– В общем, чего тут болтать? Дело ясное. Обработай Буслаева сама, или это сделают девочки, – сказала Таамаг.
«Девочки… ага…» – подумала Ирка и тотчас напросилась. Никогда нельзя думать о людях плохо. А о валькириях тем более.
Валькирия каменного копья ткнула Ирку в солнечное сплетение пальцем твердым, как наконечник копья, мимоходом зарядила Антигону коленом в печень, назвав его уродцем, и исчезла. Ее последние слова были:
– Однажды ты уже провалила задание, одиночка. Не думай, что кто-то забыл. За тобой должок.
Оруженосец буркнул в микрофон: «Все чисто! Отбываем!», сочувственно взглянул на Ирку и поспешил за своей госпожой. Ирка посмотрела на Антигона. Тот лежал на земле, держался за печень и все никак не мог разогнуться.
– Какая женщина! Владеет же кто-то таким чудом! – прокашлял он в полном восторге.
Ирка уставилась на траву, примятую богатырскими ступнями Таамаг.
«Дураки бывают активные и пассивные. Остановимые и неостановимые. Контролируемые и неконтролируемые. Самая утомительная разновидность – это активный, неостановимый, неконтролируемый дурак», – вспомнилось Ирке.
Вот только вписывалась ли Таамаг в эту схему? Была ли она действительно грубой дурой или просто глубоко несчастной? Вопрос остался открытым.
Ирка уже забиралась по канату, когда ветер внезапно перестал раскачивать вершины. В странной, опустелой тишине отчетливо слышно стало, как первые тяжелые капли забарабанили по крыше «Приюта». Вот он – долгожданный дождь!
* * *
Часом позже Ирка спала в гамаке. Дождь барабанил по крыше. Антигон примостился на лежанке в соседней комнате и, положив булаву на колени, охранял хозяйку. Несколько часов он крепился, изредка для бодрости давая себе затрещину, но под утро сон сморил и его. К тому времени дождь стих. Лишь запоздавшие капли виновато постукивали по крыше.
Тухломон, притаившийся у крайнего столба, перекосил гибкий рот в ухмылке. Лигул не ошибся, выбрав для этого поручения именно его. Комиссионер просчитал все до мелочей. Охранный круг валькирии составляет около сотни метров. На этом расстоянии валькирия обязательно ощутит любое наделенное силой существо.
Ощутить-то ощутит, но как отреагирует? Комиссионер не вызвал у спящей Ирки особой тревоги и не разбудил ее, а вот появление стража или одиночной мавки, безусловно, заставило бы ее проснуться. Сейчас же присутствие комиссионера забивало слабую ауру мавки, как острые специи перекрывают вкус яда.
Вот что-то зашевелилось в углу под старыми тряпками… Медленно и неуклюже оттуда выползло существо, похожее на небольшого человека, слепленного из выброшенных на берег дохлых медуз. Ростом оно было с пятилетнего ребенка. Существо выглядело слабым, раскачивалось при ходьбе, оставляло на досках влажные, ничем не пахнущие следы. Изнутри грязный туман был прошит красными и фиолетовыми нитями сосудов. Лицо у существа отсутствовало – лишь впадины глаз и длинный, узкий, наискось прорезанный беззубый рот.
Это был лишенный сущности биовампир – голодный, измотанный, деградировавший. Он не помнил, как очутился здесь и где был до того. Его вело то, что заменяло ему ум – голод и плотское ощущение другого человека. Все остальное было покрыто мутью забвенья. Память тоже нужно заслужить. Она требует энергии и сил. «Я Фролок. Меня зовут Фролок… я сын Римма… внук Хоакина», – это все, что он знал.
Комиссионер донес его до входа в «Приют», подсадил, позволив рыхлому телу просочиться в щель, и бросил. Фролок на миг растерялся, но ощутил добычу и запульсировал от нетерпения.
Подобравшись к Иркиному гамаку, Фролок первым делом быстро и бескровно укусил Ирку в сгиб руки. Валькирия рванулась, стала привставать, но вязкий холод уже растекся по ее крови. Она была в состоянии, близком к наркозу. Этот распространенный у вампиров прием назывался «не уходи никуда, малышка!».
Последним рывком Ирка опрокинула Фролока, отбросив мавку на метр. Фролок шлепнулся со звуком свалившегося с веревки мокрого полотенца. На эти несколько шагов до гамака и укус ушли почти все его силы. Если бы укус не вышел, валькирия убила бы мавку. Глупо было рассчитывать на снисхождение. Но вампир не боялся. Страх, как и память, требует сил.