Над Тверской с глухим звуком лопнул светофор. Сухой листвой, бумажками, сором на бульвар стали скатываться любопытные комиссионеры. Ситуацию разрулил все тот же Корнелий. Он встал и нежно, трепетно коснулся руки взбешенной ведьмы. Похоже, Эссиорх ошибался, считая, что этот недотепа умеет только терять письма.
– Вы единственная женщина, которой идет быть разгневанной! – сказал Корнелий, подпуская в глаза ланьих слез.
Его очки блестели так честно, так восторженно, что Улита озадачилась.
– Врешь ты все, шпендик! – сказала она грубо, но уже заметно смягчаясь.
– Обычные женщины в гневе смешны. Они пищат, царапаются, толкаются слабыми ручками, производят всхлипывающие звуки. А тут такая стать, такое величие! Просто царица! Я впечатлен!
«Ах ты, манипулятор!» – подумал Эссиорх с восторгом.
– Я еще не так могу! – сказала Улита. – Если этот тип меня доведет, я так заору, что…
– Не сомневаюсь. Меня, кстати, всегда удивляло, почему некоторые люди, с другими вроде спокойные, тихие, совсем не психи, когда встречаются, начинают вдруг орать друг на друга? Сразу, с ходу, с пеной у рта, безо всякого повода. Зачем? Какой смысл? – спросил Корнелий.
– Чувствуют, что этим все закончится, и экономят время, – пояснила Улита.
Пока она говорила, Корнелий вгляделся во что-то за ее спиной и вновь пустил в ход свои убийственные ресницы.
– Ой, а кто это к нам идет? Это не Дафна? – охнул он.
Улита даже оборачиваться не стала.
– Не-а, откуда? – сказала она. – Дафна с Мефом обедают. На Рождественском бульваре подвальчик есть под синим козырьком. Там его дядя днем подрабатывает.
Если хочешь что-то узнать от женщины, спроси ее о чем-нибудь другом. Эссиорх исчез без вспышки, а следом за ним с секундным интервалом исчез и Корнелий. Улита некоторое время озабоченно разглядывала опустевшую скамейку. Затем наклонилась, чтобы поднять мороженое, и обнаружила, что вокруг собралась толпа.
– А вы чего уставились? – обратилась она к прохожим. – Театральное представление с исчезновением в финале закончено! А ну все быстро скинулись по пять рублей!
Подвальчик с синим козырьком Эссиорх и Корнелий отыскали почти сразу. Это оказался типичный молодежный клуб-бункер – прокуренный, со сводчатыми потолками бывшего бомбоубежища, толстенными стальными дверями, оставленными «как есть» и гудящими трубами внутренней вентиляции.
Одного только не было в клубе. Одного, но самого главного. Мефодий и Дафна там, увы, не появлялись. Эссиорх и Корнелий проторчали в подвальчике добрых полчаса. Корнелий успел познакомиться с официанткой и взять у нее телефончик, который самым тщательным образом занес в записную книжку. Книжку он купил в музее пожарного дела. На обложке был усатый прапорщик в каске, глядевший так сурово, что просто физически страшно было вызывать 01.
Каждый человек рано или поздно вынужден перешагнуть через разочарование, когда все кажется лишенным смысла. Если не сможет или не захочет перешагнуть – человека не будет.
«Книга Света»
Ночью у Мефа зазвонил мобильник. Не открывая глаз, он нашарил его на стуле и потянул к себе, запутавшись в проводе зарядника. Мобильник он держал в основном для успокоения Зозо. Смешно, конечно, называть родную маму Зозо, но Меф относился к ней скорее как к старшей сестре. Воспринимать Зозо в банальном комплекте обыденной мамы («помой голову – я погладила тебе рубашку – обед остынет – приходи домой не поздно») было физически невозможно.
Со второй попытки Меф попал на правильную кнопку, и тотчас в трубку вклинился зашкаливающе бодрый голос.
– Добрый вечер, это Ромасюсик! Ах, узнали, что вы говорите, право, мне так неловко… Отнимаю ваше драгоценное… Нет-нет, не убеждайте меня, я знаю, что у вас каждая минута расписана… Я знаю, что вы от меня устали, но я так люблю вас!
Меф с трудом сфокусировал взгляд на часах и понял, что говорить «добрый вечер!» со стороны Ромасюсика было, прямо скажем, оптимистично.
– Ромасюсик, я тоже вас люблю! Но не в половине четвертого утра. В половине четвертого я вас ненавижу! – сказал Меф, с трудом подстраиваясь под манеру Ромасюсика говорить.
Ромасюсик даже не заметил, что его передразнивают. Он был выше мелочей.
– Мы сняли квартиру на «Речном вокзале». Двушку! Огромные окна, огромная кухня! Восхитительный вид на соседние дома! Фантастично! Я долго торговался. Если бы они не уступили, я вызвал бы мальчиков Лигула. В Канцелярии нам дали с собой всего сто тысяч. Мы должны экономить!
«Ты еще и скряга!» – подумал Меф.
– Как же вы торговались, Ромасюсик? – спросил он, получая некоторое удовольствие от этого «вы».
– Праша натянула на меня морок! Абсолютно никто не подозревает, что я из шоколада. Только многие облизываются, знаете ли, как-то подозрительно! – с удивлением сообщил Ромасюсик.
– Праша?
– Так я ее называю. Прасковья как-то тяжеловесно. Кстати, она уже устроила в квартире пожар и потоп, но так как они произошли одновременно, почти ничего не пострадало… – щебетал Ромасюсик.
– Как же вы ее до пожара довели, Ромасюсик? – спросил Меф, зевая.
– О, она ужасно вспыльчива! Крайне вспыльчива! Я понял, что с ней главное не спорить. И ничему не удивляться. Даже если происходит что-то из ряда вон выходящее.
– А что, происходит что-то из ряда вон выходящее?
Ромасюсик замялся. Видно, ощутил, что сболтнул лишнее. Да нет, ничего особенного не происходит. Прасковья часто куда-то пропадает, а он, Ромасюсик, остается один. Но это совсем неплохо. У него масса свободного времени.
– Нет, вы не подумайте, Мефодий, – поспешно заговорил он. – Когда ей говоришь «нет», она относится к этому нормально. Совершенно нормально. Но через некоторое время что-то обязательно взрывается, или загорается, или замерзает. Так что лучше, конечно, говорить «да».
– Она же не разговаривает. Как можно догадаться, чего она хочет? – не понял Меф.
– По глазам. Она смотрит на тебя, и сразу все становится ясно. Как по книге читаешь! Я буквально в шоке…
Меф улегся ухом на мобильник и закрыл глаза. Ромасюсик мог щебетать до бесконечности.
– Помните, ваша секретарша хотела отъесть у меня ухо? – спросил он.